– Уверены, – кивнул Вадим, – я сам не понимаю, как они могли нас выследить.

Когда Петр Михайлович вошел в квартиру, они осторожно выглянули в окно – зеленой «Нивы» уже не было.

– Разберемся, – опять повторил Петр Михайлович, – пойдем, Сережа. Бери рюкзак.

– Я не понимаю двух моментов, – признался Вадим, закрывая дверь за отцом и сыном. – Как какие-то недоумки смогли отследить нас до этой квартиры и кто и зачем в тебя стрелял?

– А ты все еще уверен, что в меня стреляли?

Он пожал плечами. Он был в этом не уверен, но и забывать не хотел.

– Давай я посуду вымою, – предложила Наташа, – и пойдем. Поздно уже.

Грязной посуды было немного. Наташа погладила на прощанье тонюсенький пальчик восхитительной куклы-цыганки и уже на улице сказала Вадиму:

– А Петр Михайлович какой-то странный сегодня. Не такой, как всегда.

– Будешь странным, если твоего сына чуть не похитили.

– Да, – согласилась она, – наверное…

И все-таки что-то еще мучило директора, что-то другое, не имеющее отношение ни к Сереже, ни к фирме. Он как будто нес тяжелую ношу и совсем обессилел под этой ношей. Точно, он показался ей совершенно обессиленным, смертельно уставшим и державшимся из последних сил.

А может быть, все это только ее выдумки, и завтра директор снова станет привычным, чуть насмешливым, внешне равнодушным, но добрым и справедливым.

– Наташ, меня тоже поражает, что ты вот так сразу связала одно с другим… Я бы мог и не додуматься помчаться к мальчишке, – честно признался Вадим. – Ты у меня очень умная и храбрая, да?

Он сказал «ты у меня», и ей стало так радостно, так весело, что даже пережитый утром страх показался каким-то детским, ненастоящим.

– Я почувствовала, что с Сережей… беда. Ты только не смейся, – призналась Наташа и испугалась, что покажется ему ненормальной.

– А что тут смешного? – удивился он. – Выходит, ты экстрасенс? Кашпировский?

Все-таки он над ней смеялся, и Наташа разозлилась.

– Я не Кашпировский. Я – это я. И я почувствовала, что с Сережей беда. А в понедельник мне приснилось, что умерла тетка Зинаида, и я уверена, что так оно и есть.

Все, теперь он точно решит, что она ненормальная, и больше никогда не скажет «ты у меня». Ну и пусть.

А ведь она действительно уверена, что Зинаида умерла…

Наталья так смешно дулась, что он не выдержал бы, схватил ее в охапку и начал бы целовать на холодном ноябрьском ветру, но тут им в ноги ткнулась веселая колли, подбежавшая хозяйка стала оттаскивать любопытную собаку, и Вадим так и не поцеловал зеленые глаза.

– Что за тетка?

– Да я о ней не знаю почти ничего. В Стасове живет, это городок такой в Рязанской области. Я даже адреса ее не знаю. Родители приедут, позвонят соседке.

– А где родители?

– В Италии отдыхают. Ой, они же завтра должны приехать, а я и забыла совсем!

– Ну-у, – протянул он, – произошло столько событий, что это тебя извиняет.

Он опять над ней смеялся, и Наташа опять хотела рассердиться, но отчего-то не смогла.

– Да, – подтвердила она и засмеялась, – насыщенная неделя, ничего не скажешь.

Утром Наташу разбудил телефонный звонок. Сквозь неплотно задернутые шторы уже брезжило ясное осеннее утро, туман, окутывающий город в последние дни, растаял, и даже боль от того, что Катя носила ее розовый халат, почти не чувствовалась, и Наташа сначала радостно решила, что звонит Вадим, не сразу сообразив, что он не знает ее городского телефона.

– Наташа? – как всегда, удивилась свекровь.

– Здравствуйте, Вера Антоновна.

– Наташенька, – свекровь тяжело вздохнула, – Витя очень переживает. Ты меня понимаешь?

Наташа промычала нечто невнятное.

– Вы прожили вместе девять лет. Нельзя же сразу рубить сплеча!

– Вера Антоновна, чего вы от меня хотите? – От недавнего радостного настроения не осталось и следа, и даже утро вновь показалось ей хмурым, как накануне.

– Я-а? – удивилась свекровь. – Я ничего от тебя не хочу. Ты просто должна понять, что брак – это очень серьезная вещь. И ломать его из-за минутного увлечения недопустимо.

– Вера Антоновна, – терпеливо повторила Наташа, – чего вы от меня хотите? Сейчас я что должна сделать?

– Да ничего ты мне не должна! – возмутилась свекровь. – Но выгнать мужа из-за… из-за…

– Из-за предательства, – подсказала Наташа.

– Господи! Ну как ты не понимаешь? Он же просто влюбился!

– Очень рада за него и не собираюсь мешать его счастью.

– Наташа! – строго сказала свекровь. – Это неостроумно. Ты должна с ним помириться!

– Вера Антоновна, вы предлагаете мне жить с чужим любовником? – Наташе показалось, что она ослышалась.

– С тобой совершенно невозможно разговаривать! – Теперь свекровь чуть не плакала.

– Вера Антоновна, мы говорим на разных языках. Мы никогда друг друга не поймем. Простите.

– Ну, как знаешь! – Свекровь, не прощаясь, бросила трубку. Впрочем, она и раньше никогда не прощалась. Да и не здоровалась.

Наташа медленно положила трубку. Свекровь ни в чем перед ней не виновата, она действительно хочет как лучше. Господи, неужели, не будь у нее Вадима, она стала бы терпеть… Катю?

И тут другая мысль – а почему она, собственно, решила, что Вадим у нее есть? – окончательно испортила ей настроение. Больше всего на свете она хотела сейчас быть уверенной, что Вадим всегда будет ее провожать и встречать, и звонить ей по нескольку раз в день, и она будет гладить его по волосам, если ему взгрустнется. Наташа натянула ставшую халатом фланелевую рубашку и отправилась в ванную.

А утро оказалось таким же мрачным, как все последнее время. Туман и темень.

– Где ты вчера была, Даша?

Дарья совсем не ожидала такого вопроса. Вчера Георгий, спокойно выслушав ее сбивчивый рассказ, как она переводила огромные деньги на счет другой фирмы только на основании устного распоряжения замдиректора Выдрина, так же спокойно сходил в прихожую за ее сотовым и протянул его ей:

– Звони.

А когда она, не понимая, подняла на него глаза, объяснил:

– Звони директору.

– Я боюсь, – прошептала Дарья.

– Звони, Дашенька. Хочешь, я позвоню?

Он давно не называл ее Дашенькой. Когда-то совсем в незапамятные времена он звал ее Дарием, как какого-нибудь кота, и Дарью это бесило, она надувалась, и тогда муж подлизывался и виновато шептал: