Да–да, у Анны Леопольдовны в ту пору были вечно заплаканные глаза, потому что тетушка–императрица норовила поскорей выдать ее замуж, а ей нипочем не нравились оба жениха: ни Петр, принц курляндский, сын теткиного любовника Бирона, ни принц брауншвейгский Антон–Ульрих. Она была до одури влюблена в саксонского посланника Мориса Линара, и стоило императрице об этом проведать, как она мигом выдворила красивого саксонца из России. Вот отчего была заревана малышка Анна! В тот вечер Морис Линар присутствовал на куртаге последний раз, он подходил прощаться ко всем дамам, подошел и к царевне Елисавет и воззрился на нее своими очаровательными и томными черными глазами…

Боже правый!..

— Боже правый! – воскликнула императрица Елизавета. – Да неужто ж это вы, сударь?!

* * *

…Она знала, всегда знала, что с ней непременно случится что‑нибудь необыкновенное. Она рождена для чуда! Она знала это с трех лет. Может быть, многие не поверят, однако трехлетний ребенок способен кое‑что запомнить на всю жизнь. Вот и Лизхен (в то время ее еще звали не Анна, а Елизавета–Екатерина–Кристина) отчетливо запомнила одну из ссор между отцом и матерью. Они ссорились почти беспрерывно, дочь привыкла к тому, что около нее постоянно звучали истерические крики, и почти не обращала по малолетству на них внимания, однако эти слова отца так и врезались ей в память:

— Вы хотите уехать? Да ради Бога! Только не забудьте прихватить с собой это маленькое отродье! Я не собираюсь больше кормить чужого ребенка! Теперь пусть ваш дядюшка позаботится о своей глупой дочери!

Разумеется, трехлетняя девочка запомнила эти слова безотчетно, ничего не понимая в услышанном. Она ведь тогда не знала, что отца ее зовут Карл–Леопольд, герцог Мекленбург–Шверинский, матушку – Екатерина Иоанновна и она дочь недолговременного русского царя Иоанна V Алексеевича, а дядюшка, о котором так грубо кричал герцог, – это не кто иной, как русский государь Петр Алексеевич. Петр Первый!

Узнав все это и поняв, что герцог Карл–Леопольд не имеет к ней никакого отношения, а истинный отец ее – сам русский император, она и принялась ждать чудесных изменений в своей судьбе.

И они не замедлили произойти – словно по мановению волшебной палочки, как всегда бывает в сказках. Матушка не смогла больше жить с взбалмошным, деспотичным герцогом Карлом–Леопольдом и уехала к своей матери, вдовствующей царице Прасковье Федоровне – вернулась в Россию, откуда была увезена мужем шесть лет назад. Шесть несчастных лет назад… Теперь они жили то в Москве, то в Измайлове – жили тихо и скромно, но главное – спокойно, без скандалов и ссор, не очень‑то заботясь о том, что происходило при дворе. Кто бы ни забирал власть, матушка ли Екатерина Алексеевна, вдова великого Петра, внук ли его, Петр II Алексеевич, они знали, что без куска хлеба не останутся: все‑таки царского рода! И тут вдруг произошло еще одно чудо: после юнца Петра Алексеевича, в одночасье сгоревшего в огневице, на российский престол призвали самую что ни на есть близкую родню Прасковьи Федоровны, ее дочь, сестру Екатерины, – Анну Иоанновну, герцогиню курляндскую. Лизхен помнила обиженный шепоток матери: отчего не ее, а сестру Анну выбрали на царство?! Но отчего – это было понятно даже простоватой Прасковье Федоровне. Оттого, что Анна – вдовица, а Катерина – мужняя жена. Неужто кто в России подпустит близко к престолу дебошира и скандалиста Карла–Леопольда?! Вот кабы он упокоился и таким образом успокоился… Да и в этом случае вряд ли повезло бы Катеньке, ибо Аннушка была старшая. Правда, у нее не было детей (скажем так – у нее не было рожденных в браке детей!), а оттого новой императрице непременно надобен был наследник.

Строго говоря, в Голштинии родная дочь Петра Великого Анна только что разрешилась от бремени младенцем мужеского пола, названным по имени деда также Петром. Однако Анна Иоанновна твердо решила отныне закрепить престол за потомками своего отца – несправедливо, как она всю жизнь считала, отстраненного братом Петром от престола. О том, что ее батюшка был разумом не горазд, попросту сказать – слабоумен, императрица вспоминать не хотела. И быстренько взяла под свое крылышко Лизхен, предопределив ей особенную участь: не самой сделаться наследницей, но родить наследника! Для этого ей предстояло сначала пообтесаться при дворе, а потом выбрать себе мужа.

Да уж, пообтесаться этой двенадцатилетней полунемецкой барышне следовало очень сильно. Она совершенно не умела держать себя, дичилась людей, где не надо, важничала, за столом роняла приборы, забывала про салфетку и порою даже чавкала! Впрочем, приставленной к ней вдове французского генерала мадам Адеркас удалось‑таки избавить Лиз– хен от этих чудовищных промахов. Кроме того, теперь крошка изрядно знала французский, немецкий и пристрастилась к чтению светских книг. Однако география, история, латынь и арифметика – увы! – навсегда остались за пределами ее познаний. Наставником Лизхен в православии был сам Феофан Прокопович, но и ему мало что удалось вбить в эту легкомысленную головку. Девочка она была добрая, но чрезвычайно ленивая. Добиться от нее послушания мадам Адеркас удавалось только угрозами отправить ее назад к батюшке Карлу–Леопольду. Но даже когда Лизхен можно было без опаски вводить в самое утонченное общество, за этой лентяйкой и неряхой нужен был глаз да глаз.

Но и неряшество продолжалось лишь до поры до времени.

Преображение последовало, когда при дворе Анны Иоанновны появился граф Морис Линар, посланник саксонский. Прибыл он в апреле 1733 года, и людям понимающим сразу стало ясно: на дипломатическом поприще этот молодой человек вряд ли достигнет успехов, однако по стезе дамского угодника пойдет чрезвычайно далеко.

Подобно древнегреческому Нарциссу, Линар мог бесконечно любоваться собой. Однако от своего предшественника он все же выгодно отличался, ибо боготворил не только свою незаурядную красоту, но и женскую прелесть. Он уже был однажды женат – на графине Флеминг, однако три года назад овдовел. Злые языки утверждали, что супруга не вынесла его неутомимого волокитства и умерла от разбитого сердца. Он был обворожителен и, надо сказать, именно этим одолел тех соперников, которые могли бы стать более удачливыми дипломатами в России. Однако саксонский двор рассуждал так: в этой загадочной стране наступало царство женщин и их любовников. Императрицей как хотел вертел ее фаворит Бирон. Царевна Елисавет занималась только тем, что зазывала в свою постель то одного, то другого мужчину. Видимо, Анна Леопольдовна (к тому времени Лизхен уже приняла православие и была названа по имени императрицы, ставшей ее крестной матерью) пойдет по тому же пути. Поэтому восхитительному Морису Линару было недвусмысленно предписано очаровать племянницу императрицы и проторить коротенькую дорожку к ее сердцу.

Это было сделано, можно сказать, с первого шага.

Едва вручив верительные грамоты, Морис получил приглашение на вечерний прием Анны Иоанновны. Начали играть в карты: императрица и Линар против Бирона и Анны Леопольдовны.

Анна и саксонский посланник сидели vis–а̀-vis[28], и граф смотрел не столько в карты, сколько на краснеющую принцессу. А впрочем, он, и не глядя в карты, играл преизрядно – куда до него Бирону!