А Василевский будто только сейчас вспомнил про двух местных командиров, забившихся в угол, как мыши на кошачьей свадьбе.

– Капитан-лейтенант Бузинов, если не ошибаюсь? – кивнул он в сторону моряка.

- Так точно! – дернулся тот. – Командир десантного батальона Черноморского флота.

- Поступаете со своим батальоном на усиление бригады полковника Бережного, – Василевский посмотрел на часы. – К двадцати двум тридцати быть готовыми к маршу. А вы? – посмотрел он на Топчиева.

- Капитан Топчиев, разведка Черноморского флота, – хрипло отрапортовал тот.

- Вы, товарищ капитан, тоже придаётесь к бригаде полковника Бережного... – Василевский немного помолчал. – Взаимодействуете с ними с начала высадки?

- Так точно товарищ генерал-лейтенант, – браво отрапортовал Топчиев, – вошли во взаимодействие с первых минут.

- Ну и какие у вас впечатления? – устало поинтересовался Василевский.

- Фантастика, товарищ генерал-лейтенант, – Топчиев махнул рукой. – Всё как в сказке.

- Приказываю вам продолжить взаимодействие и дальше, – Василевский сделал паузу. – Но помните: подробности вашей совместной работы без личного разрешения товарища Сталина не подлежат никакому разглашению. Ну, вы разведчик, и не мне вам рассказывать о том, как надо хранить секреты. Вам следует тоже быть готовыми к выдвижению в двадцать два тридцать.

Я глянул на часы: время было без семи минут десять.

Уже в машине, когда мы, спустившись вниз, собрались ехать в штаб, генерал-лейтенант сказал мне:

– Да, товарищ полковник, не ожидал я от вас такой прыти, не ожидал... Не завидую я немцам. Но это, товарищи командиры, определённо к лучшему!

Кажется, я только успел опустить голову на солому, как за плечо уже трясут:

– Эй, братишка, вставай, гансы идут...

- Кто, кто... – не понял я спросонья, отрывая глаза

В хате, куда нас отвели на постой, темно было, как..., ну, в общем, хоть глаз выколи. В темноте с трудом можно было разглядеть стоящую надо мной тень.

- Ну, фрицы, дойчи, гунны, швабы – немцы, одним словом, – ответила тень. – Вставай, боевая тревога! Не спится им, сукам, сто болтов им в рот и якорь в зад!

Я машинально глянул на часы, хорошие трофейные, ещё в первый день, в бою под Килией снял их с убитого румынского офицера. 21:35. поспать удалось почти два часа. А если учесть, что перед постоем нас вместе с осназом плотно накормили сытным ужином, то воевать можно и очень даже вполне.

А в дверях ещё одна тень, выражается хоть и вполголоса, но так, что заслушаться можно.

– А ну, орлы, подъём! Собираемся, выходим. И чтоб ни стука, ни бряка, кто хоть бзднёт без команды, лично без суда из рогатки расстреляю... – и такой речетатив минут на десять, пока мы в полной темноте собирались и выходили из хаты.

А мне что, я воробей стреляный, спать лёг – вещмешок под голову, "светку" обнял как дивчину, и всё. Так что, теперь всё просто: встал, вещмешок на одно плечо, винтовку на другое – и на выход.

В окопах тьма, не видать ни зги, спичку зажечь или фонарик – боже упаси. Засада, одним словом. Тут не только немцев, пальцев собственной руки не увидишь. Команда: «Приготовиться!»

Вскидываю свою СВТ на бруствер, готовясь стрелять в белый, а точнее в чёрный, свет как в копеечку...

- Огонь!

Вспыхнувшие лучи нескольких десятков прожекторов, мощных фар и чего-то ещё, невыносимо яркого, чётко и контрастно высветили поле прямо перед нашими окопами. И вот же они – саранча в фельдграу! Метрах в ста пятидесяти впереди.

От неожиданности бабахаю. Первый выстрел почти наугад, потом приноравливаюсь и чётко, как на стрельбище, начинаю выпускать одну пулю за другой. А вокруг всё будто взорвалось. По немецким цепям сухими двухпатронными очередями бьют автоматы моих соседей по окопу. Гулко грохочут тяжёлые пулемёты, автоматические пушки и автоматические же гранатомёты – страшная штука, видал я один такой вблизи в Евпатории.

Мне некогда смотреть по сторонам – куда смотрю, туда и стреляю. В первые же секунды немцы рванулись было вперёд, но напоролись на бьющую в лицо свинцовую метель и залегли. Стрельба почти стихла, по лежащим не стреляем, ибо не отличить, кто их них залёг, а кто уже убит.

В этот момент среди немцев начали рваться мины. Земля внутри промёрзла, мина рвётся на поверхности, осколки стригут вдоль земли. А некоторые из них каким-то образом рвутся метрах в пяти над землей, что тоже не добавляет немецкой пехоте счастья – осколки конусом идут прямо вниз.

Некоторые "герои вермахта" вскакивают на ноги, не зная куда бежать, то ли в тыл к своим, то ли в атаку. Вот таких-то "непонятливых" мы и отстреливаем, чтобы остальным неповадно было. Нам хорошо – и свет и ветер с дождём бьют нам в спину, а вот немцам не позавидуешь. Им все это, вместе со свинцом, летит прямо в лицо.

Вдруг чувствую, земля под ногами задрожала крупной дрожью, по ушам ударил режущий вой. Прямо над нашими головами по небу плотной стаей понеслись огненные стрелы тяжёлых эрэсов. Впереди нас, километрах в двух, через тьму полыхнуло багровым пламенем, словно из мартена выпустили сталь – видел один раз в Запорожье на заводе.

Зарево стало подниматься все выше и выше, как будто там на свободу из-под земли вырвалось адское пламя. Несмотря на всю эту огненную свистопляску, оттуда не доносилось ни звука, ураганный ветер сносил всё в сторону немцев. Вот метеором пронесся по небу последний эрэс, взметнулось в небо зарево последнего взрыва.

Немецкие цепи, залёгшие под нашим огнём, сначала беспокойно зашевелились, потом вскочили и бегом, в паническом ужасе, бросились обратно к своим исходным позициям. Я стрелял, стрелял, стрелял, пока видел мелькающие в лучах прожекторов фигуры, и даже, кажется, в кого-то попадал. Особенно обильную жатву с бегущих сняли тяжёлые пулемёты и автоматические пушки танков, которые осназ называет Боевые Машины Пехоты – Три. Со своим острым носом и маленькой башенкой эта машина кажется смешной с виду, но, товарищи, я свидетель: в деле она действительно страшна.

До оврага, из которого началась эта атака, из немцев не добежал почти никто. Прозвучала команда "Прекратить огонь" и тишина... Нет, ветер конечно воет, проносясь со страшной силой над нашими головами, но к нему мы уже привыкли.

Опускаюсь на дно окопа, в тишину и благодать, достаю из-за отворота шапки последнюю заначенную папиросу. Хлопаю себя по карманам. Ой, блин, а вот спички где-то посеял. Может выпали, пока спал в хате, не знаю. Рядом присел один из осназовцев, автоматический карабин меж колен, в зубах белая дымящаяся сигарета.

- Эй, братишка, – окликнул я его, – будь другом, дай прикурить?