протянул ей зажатый в ладони телефон, — посмотри на пропущенные звонки. Как по-твоему, это тянет на «все в порядке»? По-моему, ни хрена подобного.

Моника взяла мобильник и внимательно его изучила. Промотала вниз череду звонков, вздохнула и сунула трубку мне в руки.

— Стоило обсудить это за ужином, а не посреди улицы, потому что не знаю, как ты, а я, например, жутко замерзла, но ничего не поделаешь. Скажи, Гарик, что, по-твоему, здесь происходит… между сценами?

— Не знаю, — честно сказал я, — давай щас не будем. Поторопиться надо.

— Подумай, — голос стал жестче, — это важно.

Ее приказной тон немного разозлил. Специально меня тормозит, что ли? Сейчас в этот самый момент Аннушка может уже свое масло и пролить. Веревку им смазать.

— Понятия не имею. Может, вы тут все вповалку лежите как дрова в сарае или хороводы водите на городской площади. Какое это имеет значение?

— Ошибаешься. Самое принципиальное. Смотри, — порыв ветра снова разметал волосы по плечам, и Монике пришлось их поправлять, — вот игрок заканчивает день и переходит к дурацкой мини-игре со стихотворениями. Что дальше?

— Время скипается? — предположил я.

Моника кивнула.

— Верно. Но только для игрока. Не для меня или остальных. Когда фокус смещается, мир игры продолжает существовать, только на пониженных оборотах. Особо правдоподобным он не выглядит, потому что это и не нужно, только все переусложнит. С ГП ты оказался прав. Он действительно валяется то в гостиной на диване, то в постели, пока скрипт не заставляет его активироваться. Пустая аватарка, что с него взять. С девочками сложнее. Все трое сидят по домам. Их можно навестить, даже поговорить с ними, но автономности им игра отводит ровно столько, сколько нужно, чтоб они себе не навредили.

— Как в симсах, — пробормотал я.

— Что-что? — переспросила Моника.

Мне не очень хотелось сейчас рассказывать про любимую дойную корову блядской конторы Electronic Arts. Милка регулярно убивала сотни часов, наблюдая за своими писающими человечками. Пыталась и меня приохотить к этому занятию, но я слился. Сам концепт, конечно, право на существование имеет, но тот же Rimworld реализует его гораздо интереснее. В симсах ты надоедливого соседа максимум по мордасам отлупить способен, а в римке можешь пустить беднягу на органы, мясо в холодильнике запасти до лучших времен, а из снятой кожи сварганить себе стильную ковбойскую шляпу. Настоящий рай для креативного игрока. С легкими садистскими наклонностями.

Лучше Монике о существовании этой замечательной игры не знать никогда.

— Неважно, — сказал я, — продолжай.

— Хорошо. Я хочу сказать, Гарик, что абсолютной пустоты здесь и раньше не было. Но сейчас, когда вместо ГП появился ты, мир больше не уходит в экономный режим. Иначе ты бы увидел вместо вот этого всего людей, монотонно повторяющих одни и те же действия. Косящих траву, поливающих цветы… Некоторые и вовсе просто стоят на месте и головой в стену дома стучат. Жутковатое, скажу тебе, зрелище. На ночь лицезреть не рекомендую.

Воображение тотчас подсунуло мне картинку. Вот какой-нибудь мистер Смит или, если угодно, Фукуяма, возвращается домой после трудового дня, ест свою курицу в соусе терияки, которую состряпала миссис Фукуяма, потом смотрит телевизор (или, скорее всего, пялится в пустой экран). Поднимается наверх и укладывает спать двух крошек-Фукуямчиков, сказку им на ночь читает, одеялко подтыкает, чтобы серый волчок не утащил. А потом они с миссис Фукуямой сталкиваются друг с дружкой в коридоре, кивают друг дружке молчаливо и отправляются во двор. И стоят там до самого утра. Как самые большие на свете садовые гномы. Да уж, от жизни в такой обстановке немудрено крышкой поехать. Поэтому сочувствовать Монике стало еще проще.

— Все, что было в сценарии раньше, так там и осталось, — продолжала моя спутница, — основные точки те же. Только теперь те пропуски, что оставались после сцен, заполняются новым содержимым. С учетом всех мелких и не очень изменений, что ты внес.

— Но что, если ты ошибаешься, Моника? — спросил я, — неужели у тебя такая железобетонная уверенность в том, что ты все до последнего байта об этом мире знаешь? Мы же только что говорили о том, что доступа к консоли больше нет. Вдруг этот неведомый…

— Сколько тебе лет, Гарик? — перебила меня Моника, — ну, в твоем мире.

— Двадцать шесть в декабре стукнуло…

— Вот и веди себя на двадцать шесть, а не как подросток под коктейлем из гормонов и тревожного расстройства. Это непривлекательно. Вторую Юри я в этом клубе не вынесу, сама в петлю полезу. Сейчас, еще чуть-чуть, и ты сам убедишься, что ничего страшного не произошло. И поспешим, а то каждая секунда в этих туфлях понемногу убивает мою волю к жизни.

Дальше шли молча. Ну, не совсем. Время от времени Моника останавливалась и томно вздыхала, опираясь на мое плечо. Не знаю, может, рассчитывала, что я поступлю как какой-нибудь джентльмен из дешевых любовных романов и понесу ее на себе. Жест, конечно, красивый и правильный. Но мне почему-то казалось, что у Гару от таких фокусов грыжа выпадет в брюшине или позвонок сместится. Поэтому пришлось ограничиться сочувствием. Да и не до того мне было, если честно. Очередной, так сказать, ликбез о природе этого мира кое-что внутри всколыхнул, и пришлось дождаться, пока это что-то оформится в мысль.

К очередной остановке она как раз подоспела.

(стресс-тесты, Гарик)

— А этот ваш дивный новый мир не грохнется от того, что ему приходится из-за меня постоянно на все сто работать?

В ответ ждал очередную порцию всезнайства и, может, даже еще одну лекцию. Однако, как говаривал один знаменитый ценитель чипсов, «ваши ожидания — ваши проблемы».

— Да не должен, — пожала госпожа президент плечами.

После этих слов Моники на душе стало как-то особенно кисло. Я вздохнул и прибавил шагу. Конечно, полагаться на ее слова безоговорочно будет охренеть какой большой глупостью, учитывая все вводные, но пока что другого выбора нет. А хоть какая-то информация лучше, чем совсем ноль. К тому же мне правда хочется верить, что она не лжет.

(потому что ты не той головой думаешь, какой следует, братан)

Я пожелал внутреннему голосу заткнуться и сунул руки в карманы. Вокруг было довольно тихо, только пели в траве сверчки да у кого-то за забором писклявым лаем заливалась невидимая псина. По сравнению с Москвой, в которой тишину и покой