Эвелин осторожно погладила его язык своим — быстро коснулась и тут же отдернула, — но когда Грэм стал настойчивее, отдалась его поцелую.

Задыхаясь, она наконец оторвалась от него. Ее щеки горели, глаза светились синим огнем. Эвелин выглядела так, словно выпила слишком много эля. Она бросила на Грэма такой взгляд, что все его тело отозвалось на него острым возбуждением. Ему захотелось схватить ее на руки, вынести на берег и овладеть ею прямо тут, под теплыми лучами весеннего солнца.

Эвелин дотронулась до его губ, коснулась своих, ее палец задержался на нижней губе, припухшей от страстного поцелуя. Она улыбнулась. Грэму почудилось, что его сердце тает в груди.

— Ты замерзнешь, — прошептал он, заметив, что ее плечи и руки покрылись гусиной кожей, подхватил Эвелин на руки и понес к противоположному берегу, не к тому, где остался его жеребец. Коню он свистнул, и тот послушно ступил в воду.

На берегу Грэм заметил, что аккуратно свернутая одежда Эвелин лежит рядом с камнем, но есть еще и покрывало. Оно сейчас пригодится, потому что, выбравшись из воды, Эвелин задрожала. Грэм поставил ее на землю, подхватил покрывало и укутал с ног до головы, прикрыв даже волосы.

В глазах Эвелин загорелись веселые искорки. Она попробовала шевельнуться. Он завернул ее так, что она даже не могла пошевелить рукой, а не то что идти в замок.

Грэм обернулся на своего жеребца, понимая, что так быстрее всего можно вернуться домой, но, заметив панику в глазах Эвелин, отказался от этой мысли. Ее отец не солгал. Поездка верхом приводила Эвелин в ужас.

Грэм взял ее лицо в ладони и прошептал:

— Эвелин, я не заставлю тебя делать то, чего ты боишься.

Она расслабилась и щекой прижалась к его ладони. Потом слегка повернула голову и поцеловала его ладонь. Такой простой жест нашел путь к его сердцу.

Подхватив Эвелин на руки, Грэм зашагал к дому. Идти было недалеко, но ему нравилось нести ее на руках. В этом чувствовалось что-то естественное — казалось, так и должно быть.

Эвелин, как будто соглашаясь с его ощущением, прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.

Свистнув своему коню, Грэм направился к небольшой рощице, заслонявшей укромное местечко, где Эвелин решила устроить купание. Здесь он увидел Рори с поникшей головой. Приблизившись к сестре, Грэм понял, что та задремала. В отдалении, сидя верхом, два его воина болтали о чем-то.

Он едва не расхохотался. Очевидно, Рори должна была стеречь Эвелин, но заснула на посту. По крайней мере его люди охраняли его сестру, но Эвелин могла утонуть, а они бы этого так и не узнали. Но разумеется, Грэм не желал, чтобы они наблюдали, как она купается обнаженной.

— Рори! — позвал он.

Его сестра вскинулась и огляделась вокруг. Наткнувшись взглядом на брата и увидев, что он держит на руках Эвелин, она быстро вскочила.

— Что случилось?! — воскликнула Рори.

— Ничего страшного, — спокойно ответил Грэм. — Беги вперед и разожги камин в моих покоях. Приготовь для нее какую-нибудь одежду и положи покрывало с кровати возле очага, чтобы оно согрелось. И прикажи одному из солдат сходить за одеждой Эвелин.

Рори нахмурилась и собралась было поспорить, но Грэм посмотрел на нее грозным взглядом, не обещавшим ничего хорошего.

— Иди! — приказал он, и Рори припустила бегом по лугу к сторожевым башням.

Чувствуя полное удовлетворение, Эвелин блаженно вздохнула. Грэм на руках нес ее к замку. Она не открывала глаза, решив, что не позволит ничему разрушить очарование этой минуты — ни злобным взглядам местных женщин, ни недобрым словам, ни оскорблениям.

Грэм внес ее в дом, поднялся по лестнице, и только в коридоре верхнего этажа Эвелин открыла глаза.

В комнате Рори подбрасывала дрова в камин. Увидев Грэма, она поднялась с колен и указала на кровать.

— Я приготовила платье, чтобы ей переодеться. А вот нагретое покрывало. Все как ты просил.

Эвелин не оборачивалась, а потому видела губы Грэма и поняла его ответ, но почему-то он прогрохотал из его груди. Она чувствовала вибрации не только в ушах, но и всей кожей. Ей понравились звук и ощущение от его голоса и вдруг страшно захотелось, чтобы к ней вернулся слух, чтобы она могла слышать, как он говорит. Наверняка у него самый прекрасный голос в мире, иначе почему ей так нравятся эти вибрации в ушах?

Рори быстро взглянула на Эвелин, сделала ей знак, должно быть, означавший «выкручивайся как знаешь», и вышла из комнаты. Эвелин это не огорчило. Ей нравилось быть с мужем наедине, когда он разговаривает только с ней и вокруг нет никого, кто мог бы помешать или облить ее элем.

Мысль, что Грэм — ее муж, все больше привлекала Эвелин, вот если бы только они сумели преодолеть трудности, порожденные ее собственным обманом! Она понимала, что рано или поздно придется все ему рассказать, но когда? А вдруг это признание отнимет у нее ту нежность, которую он сейчас к ней испытывает? Или его нежность вообще порождена только тем, что она женщина, достойная лишь сострадания?

Ей стало страшно. У них все может получиться прекрасно, а может — очень и очень плохо. Если правда станет известна, защита, которой она пользовалась, пока ее считали дурочкой, навсегда испарится.

Грэм усадил ее перед огнем и поднял меховое покрывало, которое Рори расстелила, чтобы согрелось. Эвелин смотрела на Грэма не отрываясь — не хотела пропустить ни одного его слова.

— Я буду держать мех, а ты сними мокрое покрывало и завернись в теплое. Оденешься, когда высохнешь и согреешься.

По лицу Грэма Эвелин видела, что он смущен. Ей стало любопытно. Может, он не смотрит на нее как на женщину? Нет, причина в другом, ведь он целовал ее. И реагировал на нее так, как мужчина реагирует на женщину. Эвелин видела, как целуются родители. Видела, как страстно обнимаются другие пары в их клане. То, что было между ней и Грэмом, потрясло Эвелин до глубины души.

Может быть, он не хочет видеть в ней женщину? Не хочет, чтобы она была его женой? Тут даже нет никаких «может быть». Все знают, что Грэм не хотел жениться, и скорее всего его мнение не изменилось.

Но ведь им обоим не дали возможности выбирать. На взгляд Эвелин, следовало смириться и попытаться извлечь пользу даже из такого положения. Ей нравился Грэм. Чем больше времени она проводила в его обществе, тем больше симпатии и даже уважения он у нее вызывал.

Грэм был добрым, старался проявлять понимание. Человек, который способен так относиться к дочери своего злейшего врага, не может быть негодяем.

Эвелин выпустила из рук влажное покрывало, и Грэм поспешно прижал к ней нагретую меховую накидку. Она улыбнулась, подоткнула мех под мышками и, обернутая, села на скамейку. Потом похлопала ладонью рядом с собой, надеясь, что он тоже сядет и высушится у огня.

— Мне надо снять мокрую одежду, — возразил Грэм.