Шарк…

Неожиданно Одинцов подумал, что успеет еще много раз напиться крепкого чаю, прочитать десяток книг, дождется лета и будет бродить по лесу; что в августе, когда белые ночи сменятся ночами темными, он разложит на подоконнике своей холостяцкой кухни грибы, будет чистить их и смотреть в темноту на редкие огоньки звезд; он понял, что больше в этой жизни не боится ничего, почувствовал, что любит жизнь и любим жизнью, домел мостки, улыбнулся и пошел к себе – спать.

Шарк-шарк. Шарк-шарк. Шарк…

Ведьма была одна, и поэтому ведьма была очень злая. Соседи напоминали ей о том, что она – ведьма и что она – одна, поэтому она жестоко мстила соседям.

Пару, жившую через дорогу, Алексея и Александру, она сглазила в ноябре. Тихо мела снег и улыбалась в платок, слыша ругань, доносившуюся из окна кухни. Когда Алексей повесился, она громко засмеялась во сне и не вышла за калитку, когда через три дня Алексея выносили из дома. На Александру ведьма навела порчу через десять лет. Ведьма часто навещала высыхающую заживо женщину, приторно ойкала и качала головой, а когда мела снег, все улыбалась и улыбалась в платок. И только когда к умирающей приходил священник, отчаянно кривилась.

Уходив родителей, она принялась за детей. Однажды ведьма придумала извести их одновременно. Как раз в тот день, когда старший приехал к младшему погостить. Оба парня были взрослыми и женатыми. Старший воспитывал сына. Через месяц от младшего ушла жена. И в тот самый момент, когда он позвонил женщине и сказал, что хочет развода, старший врезался на своей машине в другую машину. Он ехал из больницы и вез домой ребенка.

Но что-то помешало ведьме. Точно так же, как несколько лет назад, когда она уже пыталась сглазить младшего – он тогда начал сильно пить, но неожиданно женился и пить перестал. И сейчас младший не развелся с женой, а старший, разбив машину, остался цел и ребенка своего спас. Ведьма, лежа в своей тесной кровати, заворочалась и заскрипела зубами.

Она еще не единожды наводила порчу на старшего и младшего сыновей Алексея и Александры. У парней происходило много всего плохого, но они каждый раз почему-то выживали.

Ведьма постарела. Она чувствовала, что стареет, и уже подумывала, кому бы передать страшный дар, полученный еще в прошлом веке в наследство от бабки, такой же ведьмы. Но перед этим нужно было закончить дело всей ее жизни. Когда сильно заболела другая соседка, тоже старуха, ведьма поздно ночью пошла к ней.

– Хочешь пожить еще немного? – спросила, наверное, ведьма.

А потом в две иноверы ведьмы навалились на младшего. Между парнями пробежала черная кошка, и старший очень редко приезжал к нему, поэтому был для ведьм недоступен. Ведьмы развели младшего с женой. Накаркали ему жизнь в таких унизительных условиях, что даже горькие пьяницы, знавшие парня, заслышав о его делах, качали головами. После этого первая ведьма в тайне от второй, нет-нет и жалевшей парня, наслала на него тоску, что не дает спать по ночам.

– Следом за отцом пойдешь! – наверное, шептала ведьма.

А младший тем временем стал молиться. Он был грамотным и выучил то, что подобает знать христианину. Ведьма только посмеивалась.

– Ничто, ничто… – стонала она, наверное.

Заслышав о том, что заболела какая-то бабка, ведьма сразу шла к ней и вовлекала ее в колдовство. Вдобавок, к ней валом повалил народ – кто отчаялся наладить дела в семье, кто заболел… Мало ли мнимых причин у человека для того, чтобы пойти к ведьме? Чуть ли не весь город вольно или невольно колдовал вместе с ней, чтобы извести молодого парня, а парень все молился и молился Богу. Вот только в церковь ходил редко и с трудом, как будто каждый раз что-то ему мешало.

Однажды парень этот выбился из сил и отчаялся. Он уже задумал выпить что-то из склянки, которая стояла у него в шкафу на кухне, но вдруг заснул, поскольку задумал выпить яд, лежа в постели без сна. И привиделась ему мать, а вернее, услышал парень голос своей матери, произнесший:

– Накрывайте на стол. Буду через час.

Парень проснулся огромным зимним днем. Светило солнце. За окном мела снег злобная маленькая старушонка.

Стою у оградки и жду, когда угрюмый великан, одетый в невообразимый серый плащ, черную шапку-пирожок и прочее, дожжет на могиле тоненькую свечку…

Почему-то в день, именуемый Пасхой мертвых, я не подготовился внутренне к походу на кладбище. Думал просто прибраться немного на могилах, постоять, свечку пожечь да и уйти восвояси. Но не тут-то было.

– Дай на бутылку, – говорит как бы между прочим великан по имени Гена Басов.

– На бутылку не дам. Ко мне зайдешь и выпьешь… – решаю я после некоторой паузы.

Сидим с Геной Басовым за столом на кухне. Бабка Анна хлопочет у плиты. Гена мрачновато и словно впервые разглядывает свои ноги, грязные ступни с торчащими когтями. Средний палец левой ноги перебит и за ненадобностью заплетен за палец указательный.

– Я не женюсь, потому что мне хорошей невесты в городе нет, – сообщает Гена после первой рюмки и устного поминовения усопших. – Лучше буду пить вино и трахать баб.

– Сиди, трахалыцик, – осаживает его бабка. – Выпьешь, так какое от тебя траханье…

– Баба Нюра… – мечтательно говорит Гена, – не брюзжи.

– Доживи до моих лет, – ворчит старуха. – Тебе вот сколько годов?

– Я еще маленький мальчонка. Сорок восемь. Теперь вот придется тянуть до восьмидесяти, – отвечает Гена, выпив вторую. – Жить и хоронить своих товарищей. Я закопал уже многих, я закопал уже человек двести.

Пьем чай.

– Да ты не расстраивайся, бабушка, я и тебя закопаю в лучшем виде, – добродушно бурчит Гена, по-своему поняв Аннушкину ворчливость, плавно перешедшую в задумчивость.

– Так она пока не собирается, – осторожно замечаю я.

– Че не помираешь, бабка? – интересуется Гена после третьей.

– Допивай да поди, – сдержанно роняет Анна.

Гена невозмутимо пожимает плечами и, не обжигаясь, залпом пьет из кружки крепкий горячущий чай.

– Ну, радуницу отметил.

Потом он переводит взгляд на меня.

– Что тебе сказать, Саня… Пусть земля тебе будет пухом.

Поняв, что сказал не то, Гена упрямо мотает головой и побеждает-таки сумбур в мозгах, найдя правильную фразу:

– Дай тебе Бог всего, Саня…

Сказав напоследок, что он священник, одинокий бродяга и монах, Гена, поборов еще и упрямые портянки, и грязные кирзовые сапоги, уходит куда-то трудиться.

1

Невысокий, с живыми глазами, белоголовый паренек лет девяти сидел на скамеечке у магазина «Книги» и ждал, когда же, наконец, он сможет купить глобус, на который мать дала ему денег и который он так хотел видеть на своем письменном столе к первому сентября. Глобус с обозначенной на нем шестой частью суши под названием СССР.