Нам сказали, что эскадрильи «Москито»[117] совершат отвлекающие налеты, чтобы увести вражеские истребители. Было две отдельных атакующих волны; наша эскадрилья должна была достичь цели в конце второй волны. Указания будут поступать с бомбардировщика наведения. В каждой волне насчитывались более трехсот самолетов.

Заканчивая инструктаж, Викарий привычно произнес: «Удачи вам, парни, и когда вы повернете обратно, пусть там ничего не останется от Хемница».

Диг ушел за летным пайком. После его возвращения, когда я помогал ему разделить паек на семь равных частей, Гарри подошел и потянул за плечо, чтобы привлечь мое внимание. Я повернулся не сразу.

– Послушай, – резко произнес он мне в лицо. – Если бы ты не продолжал боевые вылеты сегодня ночью, то я бы врезал тебе!

Он пошел прочь такой размашистой походкой, что свободные концы подвесных ремней его парашюта хлопали по бедрам.

– Что это с ним? – спросил Диг.

Я не знал, но предположил, что Гарри был разъярен, что я принял участие в его проверке.

Маршрут к Хемницу был подобен маршруту на Дрезден. Техники устранили неисправность в системе навигации, но отметили, что H2S остается временно неработоспособной.

Над Континентом облака раскинулись от французского побережья и до Восточной Германии, и сигнальные огни, сброшенные «Патфайндерами» над Хемницем, практически сразу пропали из вида. Голос ведущего с бомбардировщика наведения канадца был ясно слышен по радио. Он продолжал призывать сбросить еще большее количество сигнальных огней, но лишь немногие откликнулись. Казалось, что он мало представлял, куда направить поток бомбардировщиков. В конце концов, он с раздражением бросил мольбы о сбросе сигнальных огней. «О, черт, – произнес он. – Я возвращаюсь домой. Увидимся за завтраком».

С «Ланкастера» впереди упали несколько сигнальных огней на парашютах, и я решил, что могу сбросить бомбы, ориентируясь по ним. Я начал передавать Дигу команды по корректировке курса. Словно не осознавая, что цель уже близко, Гарри начал о чем-то болтать.

– Заткнись, – бросил Диг.

– С кем это, черт возьми, вы говорите? – возмутился Гарри.

– Заткнись! – прокричал Диг.

– Никто не может говорить мне «заткнись».

– Бомбы пошли, – доложил я.

– Ты выполнял заход, Майк? – В голосе Гарри были удивление и неуверенность.

– Да, выполнял.

– Сожалею, Майк. – Ударение на мое имя подразумевало, что он не приносил извинения Дигу.

Диг заговорил медленно, с паузами, как человек, который с трудом сохранял самообладание.

– Чертовски скверное представление, – произнес он.

– Хорошо...

– Забудьте об этом, – резко бросил Диг.

Лес сообщил новый курс, и это прекратило спор.

И снова мы пробивались домой против сильного встречного ветра. Все устали; наступило длительное молчание.

Затем без какого-либо предупреждения Гарри начал палить из своих пулеметов. Приблизительно в двухстах метрах от нашего хвоста появился Ju-88. Очередь отпугнула его. Возник короткий всплеск возбуждения, который закончился так же внезапно, как и начался. Затхлый запах кордита[118] дрейфовал в носовые отсеки.

Мы приземлились в 4.45, проведя в воздухе восемь часов и двадцать минут.

Еще до рассвета я был с Одри и в качестве меры предосторожности взял с собой несколько «пилюль бодрствования» (таблетки бензедрина[119], которые официально выдавались экипажам самолетов). Казалось расточительством лечь в кровать с привлекательной женщиной и затем быстро заснуть; я так устал, что полагал, что не смогу бодрствовать без стимуляторов. Бензедрин подействовал хорошо, но к тому времени, когда я вечером вернулся на базу, чувствовал, что хочу выспаться за двоих.

На следующий день я пошел на офицерские квартиры. Диг и я сидели в его маленькой спальне, которая была обставлена лишь немного лучше, чем наш барак. Я сказал ему, что Гарри все еще подавлен после «проверки» и инцидента над Хемницем. После некоторого обсуждения Диг согласился собрать экипаж, чтобы обсудить ситуацию. Затем последовала встреча в бараке, в конце которой он и Гарри обменялись рукопожатиями. Никто никогда снова не вспоминал о предчувствии или интуиции, а Гарри больше не делал попыток новых предсказаний.

В эскадрилье работали полдюжины рядовых авиации (второго класса) из Вест-Индии. Никаких рядовых авиации третьего класса не было; рядовой второго класса, говоря излюбленными словами представителей касты ворэнт-офицеров, был самой низшей формой жизни в военно-воздушных силах. Однажды один из вест-индийцев, назначенный очистить мусорный ящик, свалил его содержимое на поляну недалеко от канцелярии. Никто не сказал ему, где мусорные ящики должны быть освобождены, и он подумал, что этот кусок травы был подходящим местом. Ему заявили, что он отвратительный солдат и что он никогда не должен вываливать мусор около канцелярии. Не имея никакого иного желания, кроме как угодить, он тщательным образом поместил содержимое следующего мусорного ящика в центре лужайки около офиса адъютанта. Его обвинили в неповиновении приказам.

Он пришел к Гарри и попросил выступить его защитником. Это прошение Гарри принял с удовольствием, и он был разъярен, когда узнал, что вест-индиец был приговорен к семи дням гауптвахты, в то время как он, Гарри, после возвращения из рейда на Хемниц отсыпался, избавляясь от последствий долгого ночного полета. Мало того что его чувство справедливости было оскорблено, а в глазах своих соотечественников он занимал особое положение (где-то между королем Георгом VI и Богом), он чувствовал, что обязан по отношению к ним и самому себе выступить с протестом против этого наказания.

Форма его протеста была оригинальной. В присутствии штабного ворэнт-офицера он долго и едко рассуждал о несправедливости, допущенной в этом случае, и высмеивал все формы власти до тех пор, пока у ворэнт-офицера не осталось никакого иного выбора, как обвинить Гарри в поведении, наносящем ущерб установленному порядку и дисциплине.

В должное время он под конвоем был сопровожден к Викарию, который, как это было принято, предоставил ему выбор – согласиться с назначенным ему наказанием тут же или предстать перед более высоким начальством, обладавшим более мощными карательными возможностями. Гарри выбрал последний вариант. Его позиция вызвала маленькую сенсацию в столовой, и несколько бравых натур заявили ему, что они поддерживают его и что в защиту своих принципов перетрясут штаб группы, командования и все Министерство авиации.