пролетал над нами, когда мы скрывались от осадков. Ну или точно такой же. Значит, внутри легко может находится стратегическое, то есть ядерное оружие.

Если так — значит, вернуть заряды — первоочередная задача военного командования.

Может, ребята, которые навестили склады, и были из поисковой команды? А база хранения просто оказалась на пути и они, согласовав вопрос с начальством, пополнили запасы? Это объясняло их избирательность.

Но тогда почему на снегу никаких следов? Может, есть другой подъезд к месту катастрофы?

Как бы то ни было, лучшее решение — свалить как можно быстрее. Но что-то заставило меня мешкать. Интуиция вдруг напружинилась и не дала просто так развернуть машину.

Я вышел на свежий воздух осмотреться. Издалека едва слышно тянуло гарью.

Почему он потерпел аварию? Попал под ЭМИ? Но ведь, насколько я знаю, подобные самолёты должны быть защищены… хотя у каждой защиты есть предел. Могло быть такое, что он на низкой высоте попал в полосу радиоактивных осадков? Очень вряд ли… только если пилот сам захотел бы совершить такой самоубийственный манёвр.

Что-то не складывалось. А я не люблю, когда в жизни встречаются вот такие вот необъяснимые обстоятельства. Сразу вижу в них угрозу.

Пока я размышлял, Фёдор тоже вышел из «Прадика».

— Наш? — спросил он, разглядывая место катастрофы.

— Ага, — кивнул я.

— Надеюсь, пилотов эвакуировали.

Вот почему я сразу про людей не подумал, а? Начинается сказываться обстановка? Смещаются ценности? Плохо, если так…

— Вот как раз хотел посмотреть, — ответил я. — Но следов эвакуации не видно.

— Вертушка сильно не наследила бы, — заметил Фёдор.

«И то верно… значит, делать нам здесь точно нечего!» — подумал я, но вслух сказал:

— Я прогуляюсь, гляну.

Фёдор посмотрел на меня внимательно, но потом кивнул и ответил:

— Сходим вместе. Саныч прикрывать будем.

У меня были определённые сомнения насчёт качества такого прикрытия, но я оставил их при себе.

Захватив арбалет в дополнение к «Глоку», я подошёл к полю. Повезло: тут лежал наст, лишь слегка припорошенный свежим снегом. Должно быть, не так давно была оттепель. Наст довольно уверенно держал мой вес, хотя, конечно, ступать я старался осторожнее: по прикидкам тут легко можно было провалиться по пояс.

Фёдор шёл параллельно, метрах в десяти, то и дело оглядываясь по сторонам, фиксируя каждый шорох.

До останков самолёта добрались довольно быстро. К разбитому и обгоревшему фюзеляжу я приближаться не стал. Только фон на всякий случай измерил — всё было в норме. Меня больше интересовала кабина. У её основания, там, где был входной люк под брюхом, корпус треснул. Кабину развернуло в сторону. При этом следов горения тут было не так много — возможно, экипажу удалось выбраться. Это я и хотел проверить.

Только лучше я бы этого не делал. Внутри кабины я увидел три сильно обгоревших тела. При этом одно из пилотских кресел пустовало. Однако же, это ни о чём не говорило: лётчик мог пытаться эвакуироваться, но застрять у люка и сгореть там.

Фёдор ждал меня возле носа.

— Выбрались? — спросил он, когда я отошёл от кабины.

— Нет, — я отрицательно мотнул головой. — Увы…

Надо было уходить, но какая-то неправильность продолжала меня царапать, будоража интуицию.

Я обернулся и ещё раз осветил фонариком место катастрофы, внимательно вглядываясь в детали. И только теперь обнаружил что-то вроде борозды, которая тянулась по насту в сторону ближайшего леска.

— Видишь? — спросил я.

— Ага, — кивнул Фёдор. — Выживший?

— Непонятно пока… может, кто-то до нас приходил и что-то отсюда выволок. Надо бы проверить. Прикроешь?

— Далеко идти нельзя. Горючее вхолостую палим, а нам ещё обратно добираться.

Он был прав. Я не стал тащить с собой сразу все запасы в канистрах — иначе оружие складывать было бы вообще негде. Я и без того то и дело возвращался мыслями к гранатомётам. Может, стоило всё-таки забрать?.. хотя бы один? Но они, блин, не автоматы — техническое состояние так просто не проверишь. Да и опасно. Не стрелковое оружие всё-таки и не простые гранаты. Тряска, долгая дорога… нет, всё-таки не стоило, по крайней мере, без тщательной проверки.

Размышляя, я продолжал идти по насту вдоль странной борозды.

Через пару сотен метров мне показалось, что будто бы запах гари стал сильнее. А потом я сообразил: это совсем другой запах. Не горючки и перегретого металла с химией — а живого дерева.

Я пригляделся. И тут обнаружил, что из небольшой снежной кучи в лесу поднимается сизый дымок.

Взяв арбалет наизготовку, я ускорил шаг.

Летчик выглядел плохо: кожа на лице красная и отёчная, глаза блестят лихорадочно. Но надо отдать ему должное: он делал всё, чтобы иметь максимум шансов протянуть как можно дольше. Из снега ему удалось соорудить что-то вроде примитивного иглу, в центре которого горел костерок. Рядом с огнём — небольшой запас валежника. Кругом следы в виде той же борозды. Я не сразу сообразил, что это он ползком передвигался.

Увидев меня, он достал откуда-то из недр своего убежища «Макаров» и направил на меня чуть подрагивающей рукой.

— Командир, свои! Свои, командир! — сказал я, положив арбалет на снег.

Он попытался что-то сказать, но закашлялся. Едва справившись с приступом, он всё-таки смог выдавить тихим, хриплым голосом:

— Пароль эвакуации?

— Э-э-э, командир, я не по этой части! Мы не военные.

— Не военные? — летчик продолжал держать меня на мушке. — А кто тогда?

— Местные, — ответил я. — Фермеры.

— Фермеры… — машинально повторил пилот.

Ствол пистолета медленно опускался.

— Что случилось-то, командир? Ты ранен? Давай мы заберём тебя к доктору, а?

— Вы… в курсе, что случилось, фермеры? — едва слышно прошептал лётчик, убирая пистолет.

— Война ядерная, — ответил я.

— Верно… верно, — летчик зашевелился. Сугроб вокруг него частично опал, и я понял, что он пытается подняться.

— Брат, лежи! Я сейчас подмогу позову — дотащим тебя до машины. А там к нашим поедем.

— Добро, — обессиленно кивнул летчик.

Я вышел на окраину леса и сделал знак фонариком Фёдору. Тот понял: я видел, как он бегом направился к нам.

Лётчик оказался совсем не тяжёлым. Может, килограмм семьдесят. И росточком не сильно удался. Я бы, наверно, один смог его дотащить, но по насту, который грозил провалиться, безопаснее было всё же вдвоем.

Только попытавшись поднять его первый раз, я сообразил, что у него какие-то проблемы с левой ногой. Перелом или вывих. Поэтому нести приходилось особым манером: Фёдор на локтях через подмышки, а я боком, подхватив таз и аккуратно придерживая больную ногу.

Сложив задний ряд сидений, мы оборудовали что-то вроде лежанки. Покопавшись в аптечке, я достал парацетамол. Потом чуть подогрел воду в кружке, благо запас мы взяли приличный.

Первую кружку лётчик выпил залпом. А вторую закусил парацетамолом.

Когда мы положили его, я уменьшил температуру на климат-контроле заднего ряда до плюс четырнадцати. Потом спросил пилота:

— Обморожения есть? Как чувствуешь? Может быть больно.

— Нет… — ответил он, разомкнув растрескавшиеся губы. — Не должно быть. Химические грелки только пару-тройку часов как вырубились. Я постарался горючим запастись, чтобы протянуть дольше. Ползти не стал, решил, что так больше шансов, что найдут.

— И был прав, — улыбнулся я.

— Нога у меня… перелом. Похоже, воспаление начинается. Температура… антибиотиков бы…

— В лазарете есть. Ехать часа три…

Не мешкая больше, я развернул машину и, стараясь держать хороший темп, отправился в обратный путь.

— Мужики… можно воды ещё? — попросил летун минут через пятнадцать.

Фёдор подогрел воду и передал ему. Тот сделал несколько шумных глотков и довольно крякнул.

— Откуда вы взялись-то такие красавцы, а? — спросил он, отдавая кружку.

Ему явно становилось легче после парацетамола. Видимо, жар немного спал.

— Деревенские мы, — улыбнулся Фёдор.

— Ну да. Из какой же подмосковной деревни? Барвиха? — лётчик улыбнулся.

«Вот так военный… на номера обратил внимание, пока мы с ним корячились! Молодец!» — одобрительно подумал я.

— Фёдя местный, — я кивнул на соседнее кресло. — А я так… мимокрокодил. Повезло мне, в общем. Прибился к ребятам, у них хозяйство крепкое… да чего я — сам всё увидишь.

— Добро, — кивнул лётчик и откинулся на сиденье.

— Тебя свои-то искать не будут? — спросил я через пару минут. — По сигналу бедствия, маяку или что там у вас есть? Самолёт-то не простой… да?

— Какой маяк, парень… война идёт, — вздохнул лётчик. — Полное радиомолчание. Может,