На пристани царило оживление. Грузчики, носильщики, извозчики, торговцы снедью, и пассажиры смешались в одной труднопроходимой толпе. На портовых сваях висела тина. Её аптекарский запах сливался с ароматом жареной баранины, молотого кофе и угольной пыли.

Клим Пантелеевич подумал, что если закрыть глаза, и попытаться угадать в какой же город прибыл «Император Николай II», то на ум сразу придёт Константинополь. Тот же непрекращающийся гам, такое же вавилонское столпотворение и гудки проходящих пароходов. Да и запахи те же. А вообще-то, почти все причерноморские города похожи.

Двухместный фаэтон долго искать не пришлось — извозчичья биржа располагалась неподалёку. До вокзала возница запросил всего тридцать копеек. Когда экипаж выехал на Мариинский проспект, то стало понятно, что около пристани находится лучшая часть города. Здесь высилась городская управа, Тифлисский банк, полицейское управление, Южно-Русский банк, Почтово-Телеграфная контора и самые дорогие магазины. Доехав до Шепелевской улицы, извозчик повернул направо. Через шесть кварталов показалось величественное двухэтажное здание вокзала с круглыми часами в самом верху.

Ещё тридцать пять лет тому назад город был турецким. С тех пор его улицы вымостили, посадили камелии, магнолии, камфорные деревья и пальмы, оснастили электрическим освещением. Объявление города порто-франко способствовало его быстрому развитию, несмотря на то, что этот статус продержался всего восемь лет. А последующее открытие новой линии железнодорожной ветки от Батума до Самтреди, соединившей Батум с Тифлисом и Баку, привело к новому росту отпускной торговли и, в частности, появлению керосинопровода Батум-Тифлис.

Дома, преимущественно, одно и двухэтажные, тесно лепились друг к другу боковыми стенами. Изредка встречались и трёхэтажные здания, бывшие, как правило, гостиницами, банками или Присутственными местами.

Поезд на Тифлис отходил вечером, и у вояжёров оставалось достаточно времени, чтобы насладиться восточным колоритом города.

— А не отведать ли нам шашлыка? — предложил Клим Пантелеевич. — Говорят, он здесь самый вкусный!

— Не скажѝте! Александр Дюма был другого мнения. Вы читали его «Кавказ»? Он описывает, как его угощали шашлыком в Кизляре. И именно те шашлыки называет лучшими.

— Помню, конечно. Но тот рецепт вызывает у меня некоторые сомнения.

— Отчего же?

— Во-первых, он предлагает порезать филейную часть баранины на куски размером с грецкий орех. Мне кажется, что в таком случае мясо слишком ужарится и потеряет сочность. Во-вторых, писатель говорит, что армяне, которые его угощали, на четверть часа клали мясо, посыпанное солью и перцем, в чашку с луком и уксусом, и только потом нанизывали на вертела и жарили на углях. В данном случае, подозреваю, что баранина была немолодая. Думаю, можно посолить, посыпать мясо специями, перемешать с луком и оставить на час-два. Но без уксуса. И этого, поверьте, будет вполне достаточно. Однако я предлагаю не рассуждать, а предаться чревоугодию. Билеты мы купили. Поезд лишь в восемь, и у нас уйма времени. Да и местное сухое вино, насколько я осведомлен, здесь отличное. Оно как нельзя лучше подходит к мясу.

— А вы искуситель, дорогой друг, — просиял газетчик. — И устоять перед вашим предложением невозможно.

— Знаете, на Востоке говорят, что лучший способ избавиться от соблазна — это поддаться ему. К тому же, я чувствую этот аппетитный запах. По-моему, неподалёку чадит жаровня. Видите тот дымок?

— Так давайте туда и направимся. Тем более, учитывая, что мы остались без обеда.

Шашлычник, бойкий мужчина лет тридцати пяти, казалось, всю жизнь только и занимался тем, что готовил это кавказское блюдо. Он жарил приличные куски баранины на древесных углях, потом, устелив блюдо тонким лавашем, выложил на него мясо, посыпал кислым порошком барбариса и обложил зелёным луком. Мальчишка официант, по всей видимости, его сын, подал шашлык на стол. Тотчас же появились приборы, простые стаканы и бутылка красного вина.

— Божественно! — пролепетал Толстяков, отведав приличный кусок жареной баранины.

— Вот-вот! А я что говорил! — усмехнулся присяжный поверенный и налил вина.

— Давайте выпьем за нашу победу над Бесом, — предложил Сергей Николаевич.

— Думаю, он не стоит того, чтобы мы вспоминали о нём во время такого замечательного времяпрепровождения. А в нашей победе вы не сомневайтесь. Я — хоть и не совсем скромно это звучит — никогда не проигрываю подобные дуэли.

— О да! Я знаю! И только на Господа и вас уповаю.

Когда с шашлыком и вином было покончено, вояжёры перешли к кофе. Здесь его готовили так, как нравилось Климу Пантелеевичу, по-турецки. Причём, мололи тут же, при клиенте, используя небольшие ручные мельницы, как раз такие, на которых мелят кофе в Константинополе. Одна порция — на одну чашку. А затем варили на горячем песке. Для этого приспособили другую, совсем небольшую жаровню. Ароматный и густой напиток подавали в маленьких чашечках на небольшом подносе. Сахар, кусочек рахат-лукума и стакан с водой стояли рядом.

Насытившись, Ардашев и Толстяков взяли извозчика и отправились осматривать местную достопримечательность — керосиновый склад Нобеля. По сути, это был целый городок, занимающий чуть больше одной квадратной версты.

На берегу моря кипела работа. Люди разных национальностей, начиная от чёрного, как гуталин, негра в красной феске, и кончая, белобрысым поляком, грузили пароходы. Гортанные звуки чеченцев, характерный говор англичан и грубый язык немцев напоминали присяжному поверенному Порт-Саид.

Наливные суда с разноцветными флагами всевозможных стран принимали керосин в свои баки прямо из цистерн. Голландские, французские, итальянские, греческие, турецкие пароходы грузили зерно, хлопок, рис, огромные связки сладкого дерева, из которого готовят лакричные конфеты, чай, плоды касторника и тюки кожи.

Тут же, совсем неподалёку, протянулась линия кабачков, кофеен и трактиров со струнными музыкантами, патефонами или музыкальными ящиками «Монопан».

Естественно, Толстяков не мог не посетить Городской сад, раскинувшийся на самом берегу озера Нурие-гель неподалёку от моря. И хотя он был весьма неплох — росли хамеропсы, магнолии, кипарисы и драцены, — но значительно уступал тому великолепию и разнообразию растений, которое можно было увидеть на его вилле.

На аллее встретилась весьма редкая в здешних местах, но распространённая на востоке процессия: три женские фигуры в чёрных чадрах с небольшим окошечком для глаз и мужчина в чалме и цветастом халате, шествующий, точно индюк, с гордым видом.

Прогулка по Батуму оживила у Ардашева воспоминания десятилетней давности, когда он выполнял тайные поручения МИДа в Османской империи. Вроде бы столько времени утекло, а будто вчера было… На память пришло и пребывание в полицейском участке Константинополя летом 1910 года, когда он путешествовал с женой на борту парохода «Королева Ольга». «Удастся ли оказаться там ещё или нет?» — размышлял адвокат, не подозревая, что всего через несколько лет он вновь ступит на землю этого древнего города, но уже не как путешественник, а как беженец, навсегда покидающий Россию и любимый, до спазм в горле, Ставрополь. Но всё это случится позже, а пока светило солнце и на бульваре фланировала беззаботно отдыхающая публика, искавшая развлечений, которых в городе было не так уж и много: купальни, два кинематографа с уже надоевшими фильмами да всегда пустующее здание для спектаклей. Своей труппы Батум не имел, а известные театры этот городок гастролями не баловали, предпочитая ему Ялту или Севастополь.