происходит неустройство, бесчиние и дерзость». Преклонные лета не мешали ему, однако, строить на казённые деньги благополучие своего семейства. С этой целью он отдавал казённые деньги в рост, т.е. сдавал ростовщикам под проценты. В находившемся под его присмотром генерал-губернаторском доме пропало всё казённое имущество. Он списывал мебель, ковры, картины, гобелены как поломанные, избитые или изорванные от долгого висения, лежания или стояния, забирал их к себе в дом, но делился и с губернатором Лаптевым, губернским прокурором Замятиным и другими местными «шишками».

Примеру Неклюдова и Булдакова следовали уездные и другие начальники – рыба гниёт с головы. Кадниковский исправник (Вологодская губерния) Безобразов имел обыкновение избивать каждого встречного прохожего. Канцелярист Александров в каждой ссоре и драке прибегал к ножу. Другой кадниковский исправник заколол кинжалом дворянского заседателя Лобачёва. Чиновники вологодской казённой палаты избили канцеляриста Мишурина, и тот от побоев скончался. Лальского городничего фон Дельдена губернатор Мельгунов называл «неистовым». Дворянский заседатель Яренского земского суда вместе со стряпчим удавили судью. Что чиновники творили с крестьянами, описанию вообще не поддаётся.

Болезнь помпадурства поражала не только светских лиц, но и духовных. Об одном таком лице – тамбовском епископе Евгении – рассказывает хорошо информированный Дубасов. Епископ стал известен своим крутым нравом, и творившиеся в его епархии беспорядки вызывали у него «крайний гнев». Его инспекторские поездки по тамбовским приходам уподоблялись карательным экспедициям, и стон стоял по всей земле тамбовской. Провинившиеся священники подвергались самым жестоким наказаниям: их привозили в консисторию и сажали на рогатки и в колодки, били нещадно батогами и розгами. Если с рогаткой наказанный не мог лечь, то с колодкой – широким железным кольцом на шее – было вообще невмочь.

В случае особой провинности Евгений, в соответствии с придуманной им казуистической процедурой, лишал священников сана. Виновного в последний раз облачали, приводили его к алтарю и приказывали приложиться к алтарю и сделать три поклона. То же самое его заставляли сделать при выходе из алтаря, перед царскими вратами и молиться в церкви на все четыре стороны. После этого прощения священника вели в консисторию, где один из протоиереев читал ему т.н. синодскую конфирмацию, а потом синодский сторож постригал ему ножницами голову и снимал бороду. В заключение процедуры священника опять вели в консисторию и заставляли написать расписку в том, что не будет именоваться священником или дьяконом. Надобно заметить, что процедура эта проводилась в присутствии народа, что производило на жертву особенно тяжёлое впечатление. Один из священников, ожидавших такое наказание в консисторском карцере, не выдержал и повесился.

Очиститься от неугодных священников помог самодуру Евгению и указ синода, разрешавший отдавать в солдаты исключённых семинаристов и проштрафившихся церковников. Под «красную шапку» Евгению за короткий промежуток времени удалось отправить 476 новобранцев. Нет смысла говорить, что многие из них были вообще не виновны. Многих Евгений отправил в солдаты за малограмотность. Под общую «гребёнку» в 1831 году попадали способные и перспективные семинаристы. В солдаты «загремели» больной грыжей и уже немолодой, многосемейный сторож Лебедянской церкви, пожилой и многосемейный дьячок Шацкой церкви. По Тамбовской епархии прошли душераздирающие сцены проводов в солдаты, но Евгений был неумолим. Естественно, ему всё сошло с рук. Более того, ни в синоде, ни в правительстве, ни в администрации губернии не возникло даже и тени подозрения или недовольства действиями церковного помпадура.

Кстати, один из первых же губернаторов Тамбова оказался самодуром. Губернатор князь Михаил Иванович Давыдов (1780—1781) поссорился с директором экономии князем Василием Вяземским и запретил ему выезжать из Тамбова. Когда же Волконский, ссылаясь на служебную необходимость и приказание генерал-губернатора Воронцова, выехал в уезды проверять вверенные ему казённые учреждения, рассерженный Давидов выслал ему вдогонку военный отряд с приказом вернуть «нарушителя» обратно силой. Вяземский был застигнут при переправе через Цну и подчиниться силе не захотел. Завязалась потасовка, в ходе которой утонул в реке кучер Вяземского. Князю удалось вырваться и ускакать. Вскоре тамбовского помпадура уволили и, кажется, из списка кандидатов на высокие губернские должности был исключён.

Не удалось избежать обвинений в самоуправстве, т.е. в помпадурстве, и Г.Р.Державину – тому самому, который совсем недавно обвинял в этом своего начальника Тутолмина. В качестве примера Бриллиант приводит дело капитана Сатина, у которого возник имущественный спор с супругой. Державин, не имея на то никаких оснований, доказательств и, главное, полномочий, взял имение жены Сатина под опеку. Неправомерные действия губернатора пресёк Гудович и тем самым заложил основу для неприязненных отношений с Державиным.

Д.Н.Толстой вспоминает об одном эпизоде чиновничьего произвола, совершённого в 1818 году дворянским заседателем земского суда города Данкова (Тамбовской губернии) В.Н.Анохиным. Воспользовавшись старостью и болезнью графа Н.Ф.Толстого, отца мемуариста, Анохин в одно прекрасное утро, набрав солдат и полицейских, под предлогом ареста недоимочных рекрут ворвался в дом Толстых, расставил у всех дверей часовых и «с криками и буйством» стал ловить графскую прислугу. «Оскорблённый до глубины души отец едва переносит удар, отчаявшаяся мать в обмороке, мы (дети, Б.Г.) в слезах и воплях, прислуга кричит, рыдает и прячется», – пишет Дмитрий Николаевич. Анохин, бывший подьячий, дослуживший до классного чина и добившийся дворянского звания38, заковывает в кандалы своих бывших товарищей – камердинера, кучера и буфетчика, с которыми прежде игрывал в карты – и уводит их с собой. Естественно, никаких недоимочных рекрут у графа Н.Ф.Толстого не было. Не понятно, каким образом этот вопиющий безобразный поступок остался без внимания со стороны губернатора Безобразова. По всей видимости, немощный граф, стоявший одной ногой в могиле, был не в состоянии подать на Анохина жалобу.

Честный, деятельный и бескорыстный граф и фельдмаршал М.Ф.Каменский, набравшись опыта общения с тамбовскими чиновниками, проникся к этому сословию сильным недоверием и в своей последующей карьере усвоил в отношении их своеобразную строгую манеру: при малейшей ошибке или неисправности с их стороны он пускал в ход кулаки. Так став в 1802 году санкт-петербургским военным губернатором, он первым делом прогнал правителя канцелярии Соболева. В.Н.Геттун, служивший в канцелярии, вспоминает: «По явке к нему правителя канцелярии Соболева он его обругал и толкал кулаками своими под бока, так что Соболев козлиным голосом вопиял до небес и по возвращении домой занемог». С присланным министром юстиции Державиным новым правителем Крупенниковым Михаил Федотович как-то ужился, зато стал «гонять» своих секретарей: секретарь Куприянов продержался на своей должности неделю, назначенного вместо Куприянова переводчика Гудиму генерал-фельдмаршал тоже прибил и прогнал. На нового секретаря Геттуна, понравившегося на первых порах, но потом чем-то не угодившего, Каменский тоже поднял руку, но неожиданно получил отпор: Геттун взял в руки стул и сказал:

– Я – не Гудима, лишь только тронь, то и я пущу стул!

«Он отскочил и начал меня ругать», – пишет Геттун. – «А я ему отвечал: ˮСловами как хочешь изливай гнев свой, а рукам простору не давайˮ».

Геттун описывает одну из сцен приёма Каменским посетителей. Михаил Федотович проживал в трактире «Лондон» и имел обыкновение выходить к просителям в грубой солдатской шинели. Однажды в трактир на приём к Каменскому явился рослый и дородный итальянец. Войдя в небольшую комнату и увидев перед собой человека в шинели, итальянец спрашивает:

– Где фельдмаршал, граф и военный губернатор?

– Я и граф, и фельдмаршал, и военный губернатор, – отвечает Каменский.

Итальянец спускает с плеч шинель, бросает её на пол, делает поклон и хочет вручить графу прошение.

Фельдмаршал не берёт бумагу и спрашивает, в чём состоит его просьба.

– Прочитай, – отвечает итальянец и протягивает документ.

Фельдмаршал бумагу не принимает, а итальянец не говорит, зачем пришёл.

Наконец это противостояние начинает графу надоедать, и он отталкивает итальянца от себя, но тот отвечает:

– Устою!

– Врёшь, против меня и турки не устояли! – кричит Каменский. Он вытолкал ходатая вместе с бумагой в коридор, а вслед за ним выбросил его шинель.

Аудиенция была закончена.

В другом эпизоде, в котором Каменский принимал какого-то просителя-еврея, дело закончилось не только рукоприкладством и «брадодранием». Михаил Федотович выяснив, что проситель пришёл по делу, которое давно уже передано в производство компетентного департамента, порекомендовал ему обратиться по этому адресу. Когда же проситель стал настаивать, что дело находится в компетентности военного губернатора, граф вспылил:

– Как же ты смел лгать и заставил меня