с французами или француженками,1 и отправляло их жить в провинцию под надзор полиции. Но, судя по всему, бальи знал довольно много, учитывая его пребывание в лесной глуши...

Феодосия дала Гийому возможность немного поразмыслить, а потом снова направилась к двери.

— Я вас предупредила. Теперь я ухожу, но я надеюсь, что вы найдете вашу дочь. Если она останется с этим очаровательным, но слишком эгоистичным монсеньором, она будет сломлена...

— Неужели вы думаете, что я этого не знаю? Подождите еще минуту! Ваш хозяин что-то отдал своему протеже?

— Три золотые монеты! — с горечью сказала женщина. — У него их оставалось четыре, и последнюю он отправил с Морелем.

Феодосия уже собиралась выйти из комнаты, когда Гийом снова остановил ее, раскрыл свой кошелек, достал оттуда горсть «золотых» и вложил женщине в руку.

— Хотя ваш хозяин и попытался меня обмануть, я не хочу, чтобы он сильно пострадал от своей слепой преданности французскому престолу. Возьмите это золото и присмотрите за ним!

— Вы меня не выдадите, я надеюсь? Если он узнает о том, что я вам рассказала, он выгонит меня и моего сына. Хотя он понимает, что, оставшись в одиночестве и без ухода, он просто будет ждать смерти от голода, жажды, нищеты...

— Я знаю, но вам нечего бояться! Это просто благодарность за вашу помощь!

Рано утром Гийом попрощался, получил из рук юного Маркоса отлично вычищенного Сахиба и снова направился по дороге через Экувский лес в Алансон, чтобы оттуда ехать в Париж.

После отъезда гостя старый рыцарь Господень приказал, чтобы его оставили одного. Он начал молиться о том, чтобы Всемогущий защитил и странствующего короля, которому он служил, и молодую девушку, о которой в его сердце оставались самые нежные воспоминания. Он искренне надеялся, что хотя бы одно из его писем достигнет цели, и Луи Шарль поймет: он не может держать Элизабет рядом с собой, потому что для осуществления великой цели необходим чистый разум, а плохой поступок может принести только ядовитые плоды...

Глава II

Предсказательница

За десять лет старая улица Рампар ничуть не изменилась. Те же спокойные дома, тот же ненавязчивый флер зажиточной буржуазии, те же плиты мостовой, в конце которой виднелись деревья бульвара. Из-за стен монастыря поднимались круглые кроны каштанов. Только суровый силуэт башни Тампля казался более серым и более зловещим, чем в прошлом, если такое вообще было возможно.

При ближайшем рассмотрении некоторые из старых зданий казались необитаемыми, но, к радости Гийома, это не относилось к тому дому, который его интересовал. Напротив, в нем кипела активная жизнь. Ворота были широко открыты и не скрывали двор, в котором стояла большая дорожная карета. Двое слуг привязывали к ней сундуки, другие носили мешки и другой багаж Здесь явно готовились к отъезду, который больше походил на переезд, если учесть фургон для мебели позади кареты, в который грузили тщательно упакованную легкую мебель.

— Пожалуй, я приехал вовремя, — пробормотал Гийом. — Остается только узнать, собрался ли в путь сам Кормье.

Долго ждать ему не пришлось. Адвокат вышел из дома. Он нес плотную черную дорожную сумку, которую сам поставил в карету. Время, прошедшее после драмы, которая объединила его и Гийома буквально на несколько часов, прибавило адвокату несколько килограммов и немного седых волос.

Внешность Гийома тоже мало изменилась, и Кормье узнал его с первого взгляда, стоило только тому войти во двор. Тремэн сразу понял, что этот визит не слишком обрадовал хозяина. Но адвокат направился ему навстречу и даже изобразил подобие улыбки.

— Господин Тремэн? Какое событие! Не могу поверить, что спустя столько лет вы вспомнили обо мне...

— После того, что нам пришлось пережить вместе, удивительным было бы предположить обратное, — сурово ответил Гийом. — Но боюсь, я вам помешал. Вы отправляетесь в путешествие?

— Скажем так: мы возвращаемся домой. Вы просто чудом застали меня дома. Мы с женой теперь бываем здесь лишь наездами, чтобы сделать покупки, повидать старых друзей... Госпожа де Кормье предпочитает наш замок возле Нанта, откуда мы оба родом...

— Понимаю. Сможете ли вы все же уделить мне несколько минут?

На лбу адвоката появилась складка недовольства, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы позволить себе большее.

— Довольно ли вам будет небольшой прогулки по двору или желаете войти в дом? Там полный беспорядок, да и в комнатах уже не на чем сидеть.

— Давайте останемся здесь. Места для уединения вполне достаточно.

— Значит, речь пойдет о серьезном деле?

— Боюсь, что так Вы только что говорили о старых друзьях. Недавно вас должен был навестить молодой человек, белокурый, лет восемнадцати... Очень красивый. Мы оба приняли участие в том, чтобы изменить его судьбу.

Взгляд Тремэна устремился поверх головы хозяина дома, через распахнутые ворота и уперся в старую башню тамплиеров. Утреннее солнце робкими лучами золотило черепицу на каменных караулках. Этот взгляд сказал намного больше, чем произнесенные слова, и лицо адвоката стало серым.

— Как вам могло прийти в голову, что мне известна его судьба? — пролепетал он. — Никто в мире не может сказать, где он сейчас находится. Если он вообще еще жив...

— Конкретно в эту минуту, без сомнения. Но я знаю, — и Тремэн подчеркнул голосом это слово, — что он был здесь в прошедшем месяце. И послал его к вам бальи де Сен-Совер.

— Откуда после стольких лет и такого количества пролитой крови бальи мог знать, что я жив и по-прежнему живу в этом доме?

— Возможно, он это лишь предполагал. Его... протеже приехал к нему и попросил помочь найти преданных людей. Теперь бальи стар. Он указал на тех, кого помнил. Значит, принц к вам не заезжал?

— Нет... Нет, я никого не видел. Предположим, что эта история правдива. Но он мог не решиться или прийти, когда дома никого не было.

Кормье начинал нервничать. Его взгляд заметался, он как будто боялся увидеть подслушивающих. Адвокату было страшно, но Гийом пока сдаваться не собирался. Он выложил свой последний козырь:

— И вы не получали вчера или позавчера письма от бальи, которое должен был доставить его интендант?

— Нет... Я уже сказал вам, что никого не видел, никого не принимал и ничего более об этой старой, давно забытой истории не знаю.

— Признайтесь, что вы просто не хотите о ней вспоминать! Я знал вас более