обвинению в растрате. 1898–1901 гг. провел в каторжной тюрьме штата Огайо, где работал аптекарем при тюремной больнице, в часы ночных дежурств писал рассказы, которые нелегальным путем посылались в журналы… Тогда же возник и псевдоним. Тюремные годы можно считать периодом формирования писательской индивидуальности О. Генри. [Был освобожден досрочно как “примерный арестант”]». (Левидова, 1990, с. 313.)

[1903 г.] «Пил он в то время уже весьма порядочно — ив компании, и дома в одиночестве; виски становилось необходимым допингом при том темпе литературной работы, который задавал себе О. Генри, чтобы выполнять, хоть и несвоевременно, все свои обязательства. Но, по воспоминаниям очевидцев, “умел пить как истый джентльмен”; пьяным — раскисшим или буйным — его никто никогда не видел… Азартно играл в карты…. Что отношение к деньгам у О. Генри всегда было по-детски беспечным и легкомысленным; что, разбрасывая царские чаевые и субсидируя бродяг, он так и не расквитался с верными Рочами, которым задолжал не меньше десятка тысяч… Никогда он не был, что называется, компанейским человеком». (Левидова, 1973, с. 51, 81, 84, 89.)

[1909 г.] «Был в то время уже серьезно болен, хотя, по собственному его малодушному легкомыслию, отказывался принимать всерьез предупреждения и предписания врачей. У него был сильный диабет и непорядки с печенью — как выяснилось впоследствии — цирроз; О. Генри же называл все это “неврастенией” <…> В минуту необычной для'него откровенности он сообщил как-то своему знакомому (разговор шел о происхождении “Неоконченного рассказа”), что гнусный тип Пигги — автобиографический образ. Напомним, что Пигги соблазняет вечно голодных продавщиц “шикарными” ужинами…» (Там же, с. 100, 91.)

«Искусство повествования заключается в том, чтобы скрывать от слушателей все, что им хочется знать, пока вы не изложите своих заветных взглядов на всевозможные не относящиеся к делу предметы. Хороший рассказ — все равно что горькая пилюля, только сахар у нее не снаружи, а внутри» (О. Генри. «Короли и капуста».)

Переход на одиночное пьянство считается прогностически неблагоприятным признаком алкогольной зависимости. Восприятие алкоголя как «допинга» свидетельствует об изменении формы опьянения и появлении абстинентного синдрома (признака второй стадии алкоголизма), который мог купироваться лишь очередным приемом спиртного. Развитие «поведенческой толерантности» («умел пить как истый джентльмен») — тоже симптом болезни, а не ее отсутствия. Бесспорное морфологическое подтверждение наличия у писателя алкоголизма — цирроз печени. «Беспечность и легкомыслие» могли быть как преморбидными (предболезненны-ми) чертами характера 0. Генри (способствовавшие, видимо, в свое время и совершению правонарушения), но могли сформироваться и как следствие формирующейся алкогольной деградации личности. Любопытен факт начала литературного творчества в условиях тюремного заключения.

ОДОЕВСКИЙ ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ (1803–1869), князь, русский писатель, музыкальный критик, философ, один из зачинателей русского классического музыковедения.

«Имя его гораздо известнее, нежели его сочинения».

В. Г. Белинский.

«…Родился… недоношенным и столь слабым, что для спасения этой едва забрезжившей жизни пришлось прибегнуть к мерам чрезвычайным: младенца тотчас стали завертывать в горячие шкуры, снятые с едва убитого барана, и новая княжеская жизнь стоила жизни по крайней мере тридцати животным… Ребенка выходили, однако на всю жизнь осталась ему необыкновенная тонкость кожи, слабость в мускулах да доктора лет до двадцати все прочили чахотку <…> Тщедушный и не по летам рассудительный… “старик-младенец”… он рано познал горечь бесприютного существования; рано развилась в нем и недетская скрытность, и единственное, чему доверяет он свою горечь, свои гнетущие мысли без остатка, — перо и бумага… Отрешенный, рассеянный — с годами рассеянность эта станет в дружеском кругу притчей во язы-цех и предметом добродушных насмешек». (Турьян, 1991, с. 15–16, 42, 57.)

[В конце 1830 г.] «…писатель отдается углубленным штудиям средневековых мистических философов… Непривычность того, что начал предлагать Одоевский своим читателям, породила разговоры о падении его таланта и непомерно развившихся чудачествах. Энергичный на выражения Панаев, несмотря на свою привязанность к “чудаку”, писал К.С. Аксакову: “Князь совсем из ума выживает и пишет такую гадость, что читать тошно”». (Там же, с. 300, 305.)

«Поводом к насмешкам служила нередко даже внешность князя, его домашний костюм, в котором князь походил на какого-то средневекового алхимика или астролога и в котором он нередко принимал посетителей». (Кубасов. РБС, т 12, с. 148)

Число детей, родившихся недоношенными, колеблется около 5 %. Только к третьему году своей жизни они приближаются к соответствующим физиологическим показателям своевременно родившихся сверстников. В первые годы у всех недоношенных отмечается также задержка психического развития. Если в наше время недоношенных детей помещают в специальные кувезы (аппарат, обеспечивающий постоянную температуру тела), то в начале девятнадцатого века роль этого сложного устройства неплохо исполняли бараньи шкуры. Как мы видим, даже задержка психического развития не мешает проявлению таланта, хотя и оставляет определенный след на сформировавшейся личности. Отмечаемые биографами психологические характеристики писателя приближают его к тому патологическому типу, который психиатры квалифицируют как шизоидное расстройство личности.

ОЗЕРОВ ВЛАДИСЛАВ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1769–1816), русский драматург.

«…Во дни своей юности страстно влюбился в одну замужнюю женщину. Эта платоническая привязанность, продолжавшаяся до самой смерти любимой особы, оказала влияние на характер Владислава Александровича. Он сделался раздражителен и получил наклонность к ипохондрии». (Кубасов, 1905, с. 187.)

«Он всегда расположен был к ипохондрии; чрезвычайная раздражительность нервов его к тому располагала, и оттого-то так сильно принимал он к сердцу всякую неудачу. Последняя поразила его, и он видел в ней совершенное свое падение. Он начал избегать общества, уединялся, дичал, наконец, бросил службу и скрылся в какой-то отдаленной деревне. Там лишился он ума и, к счастью, вскоре потом и жизни». (Вигель, 1989, с. 465.)

«В 1809 Озеров уехал в свое единственное, очень незначительное по’мес-тье (Красный Яр, Казанской губ.), где в одиночестве провел несколько лет и заболел тяжелой болезнью, перешедшей в помешательство». (Нечаев, 1934, с. 257.)

«С 1808 работал над трагедией из эпохи бироновщины, но черновики ее, как и почти весь архив писателя, дожжены им в припадке безумйя в 1810». (Савельев, 1968, с. 403.)

«Вскоре после этого болезнь Озерова обостряется, и отец перевозит его в свое имение Борки, где он проводит последние годы жизни, работая в саду,