от боли, но я не могла позволить панике охватить меня. Я быстро приблизилась к ней, постаралась ухватить ее за плечи, чтобы помочь ей справиться с этим приступом. Она сопротивлялась, отталкивала меня, словно внутри нее бушевала неистовая буря.

— Тише, мамочка, всё хорошо. — мягким голосом произнесла я, надеясь, что она успокоится, но этого, увы, не произошло.

Она продолжала сопротивляться, ее тело тряслось от судорог. Я сильнее обняла ее, стараясь дать ей ощущение физической поддержки. Я пыталась проникнуть в ее мир боли, быть рядом с ней в этой мрачной реальности, где она сражалась со своими демонами, и как бы она не старалась вырваться из моей хватки, я не отпускала её — я просто не могла этого сделать. Мне… мне не хотелось вновь оставлять её наедине с болью, страхом и отчаянием.

— Я с тобой, мамочка. — вновь произнесла я мягким тоном. — И я больше никому не позволю обидеть тебя.

И внезапно, словно приливом, приступ начал ослабевать. Ее дыхание стало медленнее, судороги утихли. Я продолжала поддерживать ее, чувствуя, как ее тело расслабляется под моим прикосновением. Она медленно приходила в себя, а ее глаза отражали исчезающую панику. Мои руки осторожно ослабили свой захват, предоставляя ей больше свободы в движениях. Я все еще стояла рядом, готовая поддержать ее, если приступ возобновится. Но с каждой секундой она становилась более спокойной, восстанавливая своё внутреннее равновесие.

— Я люблю тебя, мама. — произнесла я с улыбкой и медленно вышла из помещения, заметив то, что она снова погружается в сон.

Как только я оказалась за дверью, из моих глаз тут же хлынули звёзды, которые я попыталась спрятать со своими руками. Хорошо, что отца не было дома — не хотелось бы, чтобы он слышал мои всхлипы.

* * *

После того дня я старательно пыталась убедить всех окружающих в том, что Ворон и Стервятник — злодеи. Мне даже пришлось рассказать многим историю, что приключилась в ту самую ночь. И знаете что? Мне никто не поверил! Да, никто! Все лишь смеялись над моими рассказами, выставляя меня глупой придумщицей, которая просто хочет лишнего внимания! Впервые за долгое время моя отчуждённость от всех людей сыграла против меня. Никто не хотел мне верить, и никто даже не пытался поверить. Для всех этих людей те двое были настоящими героями, которыми стоит восхищаться.

«Не пытайся оправдать придурковатость своей мамаши этим!» — говорил мне с насмешкой один из одноклассников.

«Должно быть, твоя мама — простая шлюха. Ей просто не повезло, что один из мужиков был более жёстче, чем она представляла.» — говорил мне второй.

От таких слов мне было очень больно. Конечно, в глубине души я понимала, что никто не будет верить моим простым словам — нужны были доказательства. Но и тут был зарыт камень — никаких документов об изнасиловании не было найдено. Мы пытались с отцом найти их в той больнице, куда нас привезли после той ночи, но там… абсолютно ничего не было. Создалось впечатление, будто бы эти документы специально уничтожили. Нам даже удалось найти тех врачей, что лечили нас с мамой, но они даже не хотели говорить с нами об этом.

Их точно заставили молчать.

Как бы мы упорно не пытались доказать вину этих двух ублюдков, на нашей стороне не было ничего, что смогло бы нам помочь в этом. Неудивительно, что папа быстро сдался. Он, конечно, старался бороться, но сил теперь у него было не так много, как раньше, да и всякие надежды давно уже были разрушены. Я же намеренно продолжала идти вперёд, пытаясь добиться хоть чего-то, но дойти до успеха, увы, никак не могла.

С мокрыми глазами и с разбитым в дребезги сердцем я каждый день возвращалась домой, где меня ждала мама, погруженная в свой мир темноты и безысходности, из которого ей никак не удавалось выбраться, да и, скорее всего, никогда не удастся. Да, я действительно смирилась с тем, что ту маму уже нельзя вернуть — от неё осталась лишь оболочка, которая иногда испускала из себя страх и ярость. Как бы мне не хотелось верить в то, что всё наладится, мне пришлось столкнуться лицом к лицу с очевидной уже для всех реальностью, и теперь мне предстояло выбрать совершенно новый путь в жизни и новые методы, что будут в ней применены.

Душа моя была изранена яростью и обидой. Я ненавидела этих двух убийц, они стали символом моего разрушенного мира, где правда и справедливость оказались всего лишь пустыми словами. Я ненавидела их безнаказанность, их самодовольные и высокомерные улыбки. Но еще больше я ненавидела саму. Да, я всё ещё была ребёнком, но это никак не умаляло мою слабость и мою бесполезность. Мне так хотелось чем-нибудь помочь родной матери, но у меня не было ни сил, ни возможностей сделать это.

Мечты о мести пронизывали каждую клеточку моего существа. Я представляла себе, как эти двое героев покоряются перед истинной силой, перед правосудием, которое я так страстно желала увидеть. Но мои мечты оставались лишь фантазиями, а реальность отвергала меня. Темные тени ненависти окутывали мое существо, заменяя радость жизни пустотой и горечью. Я стала одержима одной мыслью — уничтожить все, что связано с этими проклятыми героями. Но даже в этом вихре мести я чувствовала, что они все еще контролировали меня, заставляя терять рассудок и терять саму себя.

Мир стал для меня темным и безысходным местом, где правда и справедливость были просто пустыми иллюзиями. Я потеряла веру в людей и в саму себя. Моя жизнь стала бесконечным циклом борьбы и разочарований, и я не видела выхода из этой черной бездны.

Я долго пыталась сдерживать собственные эмоции, гнев и злобу. Я… я действительно пыталась.

Но в один момент всё вырвалось наружу.

— Что придумаешь на этот раз, сказочница? — спросил ехидно один из местных задир. — Кого из твоих родных изнасилуют и изобьют в этот раз?

Он открыто провоцировал меня, как и открыто издевался, да ещё и на глазах всего класса. Раньше я на него и внимания не обращала, но сейчас он явно испытывал собственную жизнь на прочность. Я понимала, что мне нужно быть стойкой и спокойной, но тёмные чувства внутри прямо так и кричали, чтобы я наказала наглеца. Мне приходилось отчаянно сопротивляться этому желанию, ибо я не хотела лишних проблем.

— Чего молчишь? — продолжил спрашивать он. — Не можешь