По сравнению с прошлым, Совет Министров независимой Чечни, как Зимний дворец после Октябрьской революции. Всюду грязь, пыль, разбиты окна. Небритые, неухоженные люди с автоматами и пулеметами на плечах шастают, как завоеватели по коридорам, заглядывают в кабинеты, могут запросто зайти, посидеть, просто так для общения, чайку попить, насвай в рот кинуть.

Если человек побрит, и только пистолет у него на виду, за ремень небрежно засунут, то это явный признак воспитанности, меры, деловитости. С таким и поговорить приятно и по возможности помочь ему. Правда, помочь Самбиеву особо нечем, кругом бардак, произвол, на его депеши никто не реагирует, они пустой звон в эхе революции, и наверное, поэтому и зарплату не плотют (именно так модно нынче говорить, а иначе, как на оппозиционера смотрят).

С болью в душе вспоминает Арзо прежний, респектабельный Совет Министров; с яркими, безлюдными, устланными коврами коридорами, с приятными запахами, с шепотом интриг, с тщательно продуманными, ювелирно сработанными и замаскированными комбинациями чиновников по разбазариванию бюджетных денег. Так ведь это было изящество, острый ум, риск, игра, и в конце концов мера. А сейчас что творят? Точнее, как они могут что-либо творить? Они только все смогут «растворить», даже добрую память.

А какие были чиновники! Избранные, вылощенные, отшлифованные! Чтобы стать влиятельным чиновником, надо было пройти, как минимум, десятилетнюю школу отбора, вытерпеть, выстоять, победить. И конечно, средь них были подхалимы Ясуева – кто ворочал финансами. Однако основные дела вели грамотные, уважаемые люди.

Ныне того и в помине нет, однако Арзо стерпелся, кажется, что прошлое – сон, а настоящее – издержки роста, накипь свободы, и все отстоится, на место станет.

На Новый 1992-й год Самбиев для своего отдела организует незатейливый огонек с маленькой елкой. В его отделе двое мужчин (вместе с ним) и четыре женщины. В разгаре скромного веселья грубо постучали. Несколько вооруженных молодых людей сказали, что Новый год – христианский праздник и вообще пить негоже, тем более женщинам. Самбиев попросил нравоучителей выйти, потом попытался вытолкнуть. Его самого вытащили, вывели «для разбору» во двор Совета Министров, говорили, что один на один будут. Был вечер, темно, его в круговую немного потаскали, поваляли в грязи – женщины отдела не дали в волю над ним натешиться.

В другое время Арзо бы на это дело, может, и плюнул бы, но сейчас, живя средь волков, раз вывалявшись в грязи, можно из нее и не вылезти. На следующий день он без труда выяснил, что это охранники одного из вице-премьеров.

Лорса получил задание.

А Арзо сразу же после праздника от министра получил предложение стать замминистром, заодно своих «борзяг» * в охрану аппарата министерства привлечь и в случае проблем их использовать. Самбиев ответил, что борзяг у него нет, охранников тоже, однако в случае необходимости участие примет, тем более что он отныне замминистра, верный помощник, соратник, сподвижник.

Замов всего четверо. У Самбиева самое отвратительное кураторство – социальное обеспечение населения. Защищать население нечем, сам получает зарплату в виде талонов на бензин, через Дмитрия их за полцены продает, кое-как концы с концами сводит. В принципе есть возможность кое-что урвать, кому-то сверх лимита приписать и получить «откат», где-то просто своровать; однако это ему претит, он верит, что идет тяжелое строительство свободной республики, он, и таких очень много вокруг, верит в возрождение республики, верит в свободу, в светлое будущее.

В то же время у входа в Совет Министров толпа людей: стариков, калек, инвалидов, женщин с детьми. Они просят, чтобы их впустили, чтобы им помогли, чтобы их выслушали. Им кое-что обещают, кое-кому действительно помогают, всем помочь средств нет. А толпа недовольных все растет, и это уже другой митинг, совсем ненужный.

– Да что вы за люди? – вышел к народу наиважнейший чин. – Вы ведь знаете, что мы свободную страну строим, что нам тяжело, что мы в блокаде. Как вам не стыдно? При коммунистах не смели, боялись, а сейчас свободу почувствовали, разошлись! Да не чеченцы вы и вовсе не мусульмане! Вы против свободы, вы подкуплены! Идите в лес шишки кушайте, соломой питайтесь!

– Ах, ты гад, паршивец, холуй, зажрался, голос прорезался, человеком стал! – крики из толпы обездоленных: – Вон его!

Народ, зараженный митинговщиной, от безделья хлынул смотреть на новую толпу, масса людей увеличивается. Кризис вновь нарастает, он быстро назрел, вслед за экономическими начались и политические требования.

Самбиев воочию все это наблюдает, как назло, его окно именно в толпу. День толпа, два – поболее, на третий – совсем перегородили движение на центральной улице. Народ называет новую власть ворами, жуликами, проходимцами. И тут видит Арзо: тенью прошмыгнул Пасько; на той стороне, вдалеке, в папахе, окруженный толпой учеников, Домба-Хаджи; еще дальше – из автобусов выходят мужчины, женщины, средь них его доярки.

С обеда начался крик, драки, взаимные обвинения, выстрелы в воздух. Самбиев не смог работать и перешел в кабинет с окнами во двор.

Вечером Домба-Хаджи Докуев и еще несколько стариков выступили по телевизору с обвинениями в адрес «недовольных», прямо называли фамилии зачинщиков, показали фото главного возмутителя – жалкого старца, оказывается, «агента КГБ», которого Арзо хорошо запомнил по искренним выступлениям. Потом еще и еще обличали толпу лидеры разного калибра, зачитали указ, запрещающий митинги, шествия и прочее, пока действует «ЧП».

Наутро толпа стояла. К обеду начались крики, споры, стычки. Арзо по делам вышел из здания Совмина и уже покидал площадь, как раздался сухой щелчок, крики: «держите, убили!» Он хотел уйти, но ноги сами повели обратно. Он растолкал кучу: по изношенному пальто узнал ничком распластавшегося старика, в седой плеши затылка – сажей дырочка, под головой растеклась кровь.

Придавленный голос рядом.

– То, что мы и думать не смеем, они сделали… Нам конец.

– Будь прокляты вы все! – крикнула простоволосая женщина, с растрепанными космами, со слезами на глазах, исступленно махая кулаком в сторону здания Совмина.

Тотчас Самбиев вернулся в кабинет, написал заявление об уходе «по собственному желанию» и, не дожидаясь резолюции министра, забрал трудовую… Издалека он обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на уже обшарпанное здание Совета Министров… Оказалось, не зря…

После нескольких месяцев бесплодных мытарств Арзо сник. Теперь нигде не бегал, от всеобщего вранья и пустых хлопот устал, да и денег в кармане просто не было. И как ему ни было стыдно, кормильцем семьи, вопреки его желанию, оказалась Полла. Случилось то же, что и в Столбищах: