Всего погибло 126 человек. Более 50 человек получили ранения и ожоги.

Председатель комиссии Леонид Брежнев, собрав оставшийся руководящий состав, заявил:

– Никого наказывать не будем.

О катастрофе на ракетном полигоне никаких официальных сообщений не появилось.

Об этом факте советской истории не писала ни одна газета, не упоминает ни один документ, в то время как всего в 100 км от Москвы местные жители громили милицию.

«Вооружившись палками и брусьями от садовой изгороди, хулиганы стали бить стекла в окнах милиции с криками: “Бей, громи, жги!” Они выломали входную дверь с площади, забрасывали окна и двери кирпичами и камнями…»

Это отрывки из уголовного дела № 2—56, рассмотренного в октябре 1961 г. судебной коллегией Владимирского областного суда. По делу проходили 33 человека, обвиняемых «в особо циничном хулиганстве, разбое и бандитизме».

Хотя заседание было открытым, средства массовой информации об этом не сообщали. Александровский бунт обходят молчанием исторические справочники и исторические документы, будто его и не было. Только в Управлении ФСБ России по Владимирской области с превеликим трудом удалось раскопать материалы, касающиеся «событий 23 июля 1961 года в г. Александрове».

Из уголовного дела:

«В городе Александрове были организованы массовые беспорядки и совершен бандитский налет на помещение городского отдела милиции, а также на тюрьму № 4. Здание милиции было подожжено и сгорело целиком, в том числе и помещение аппарата КГБ, находившееся в этом здании. В результате чего причинен ущерб государству в размере свыше 45 тысяч рублей».

Михаил Андреевич Сергеев, в ту пору старшина милиции, участник подавления мятежа, рассказывал:

– Дело было в 8 вечера. Я дежурил. Вижу – идут через центральную площадь два солдатика. Сильно пьяные. И ведут себя шумно. Я их остановил и задержал, они сопротивляются, буянят. Ну, все-таки взял я их и повел в отделение. Аккуратно вел, не бил. Тут какая-то женщина начала кричать: мол, вот, менты поганые, солдатиков мучают! А народу вокруг много было, как всегда вечером, поддатые. Ну и начали тоже возмущаться, кто-то предложил освободить солдат. Еле их довел. Сдал Коле Лутохину, дежурному. А люди в это время совсем раззадорились. Смотрю – уже бегут к отделению с камнями, зажигают факелы из газет, кидают в окна. В отделении, как назло, никого почти не было – я да дежурный. Что делать? Врываются остервенелые люди с молотками, булыжниками – и давай рыться в столах, жечь документы… Открыли дверь в вытрезвитель, всех выпустили. Потом зажгли мотоцикл и толкнули его на тюремные ворота, чтобы и уголовников освободить… Начальник тюрьмы Хаметдуллин взял на себя ответственность – открыл огонь по хулиганам, убил одного. Но зэки уже вырвались на волю, побежали по площади. Я вынул пистолет и кричу: «Кто убежит, убью!»

Всю ночь стреляли, кругом горело. Пожарные машины не могли подъехать – мятежники их не подпускали. Вводили войска, конечно, брали всех под стражу, кто бежал – стреляли. Троих, помню, убили, многих ранили. Страшная была бойня. Мне потом за участие в подавлении мятежа благодарность объявили, премию дали 20 руб.

Михаил Андреевич вспоминает о бунте даже охотно: «А чего мне таить? Чего бояться? Я служил честно, супротив совести не шел». Все 22 года службы он проработал старшиной милиции и, по его словам, даже от бывших преступников слышал только «спасибо».

Судя по уголовному делу, все осужденные были, что называется, люмпены: с образованием в 4–7 классов, многие ранее судимы за хулиганство, разбой и хищения госимущества, «морально-неустойчивые личности и пьяницы». И все как один, согласно документу, «находились в нетрезвом состоянии». Так ли все просто в действительности? Начавшаяся «оттепель», можно предположить, стала течью, прорвавшей плотину терпения людей. Жизнь в захолустье была удручающе бедна и однообразна, а на экранах телевизоров, которые в несметном количестве гнали на местном радиозаводе, уже показывали белые заморские пляжи и нездешних красоток. По воспоминаниям старожилов, с продуктами тогда было тяжело, жизнь казалась каторгой, рабочие ходили вечно хмурые и недовольные.

Ситуация с солдатиками, видимо, стала последним словом в долгом терпении александровцев. Итог – четверых к расстрелу, остальным – по 15 лет с отбыванием в колониях строгого режима.

Эти 15 лет давно прошли. Где эти люди, как дальше сложилась их судьба? Ведь у них были семьи, дети… На этот вопрос нам не ответил никто из александровцев, с кем довелось встретиться. Хотя, возможно, их страх объясняется и этим: вдруг отомстят?..

Материал Н. Лесковой, А. Тавобова

В июне 1962 г. произошло единственное в новейшей советской истории массовое выступление рабочих. По сути, они выступили против отношения советской власти к трудящимся, доведенным до состояния рабов.

31 мая 1962 г. рабочие крупнейшего в городе Новочеркасского электровозостроительного завода (НЭВЗ), как и весь советский народ, узнали о том, что с 1 июня правительство повышает на 30 % цены на мясо, на 25 % – на масло. По стечению обстоятельств накануне администрация НЭВЗа объявила о снижении на треть зарплаты рабочим тяжелых цехов, уменьшении расценок и другим рабочим. Узнав о повышении цен, 1 июня возмущенные заводчане отправились за объяснениями к директору НЭВЗа Курочкину. Люди говорили ему о том, что им негде жить, не хватает денег ни на молоко для детей, ни на мясо. Как рассказывают очевидцы, директор в ответ бросил: «Не хватает мяса – ешьте пирожки с ливером!» Слова Курочкина вмиг облетели весь завод. Несколько сотен человек, бросив рабочие места, вышли на площадь перед заводоуправлением.

– Я получил 10 лет лагерей за то, что в тот момент включил заводской гудок, – рассказывал Виктор Власенко. – Я работал на стройке электродного завода, к нам приехали шофера, сказали: «Вы работаете, а НЭВЗ бастует». Я крикнул: «Бросай работу!» За это мне дали 8 лет лагерей, – вспоминает Владимир Овчаров.

В тот день подходы к НЭВЗу были оцеплены. 2 июня рабочие нескольких заводов с портретом Ленина во главе колонны двинулись в центр города, к зданию горкома партии. Там находилось высшее руководство страны (члены ЦК КПСС, руководство КГБ). Говорят, Микоян предложил встречу с делегацией рабочих, но сотрудники КГБ отсоветовали это делать из соображений безопасности.

Первые жертвы случились после того, как некоторые демонстранты ворвались в здание горотдела милиции, чтобы освободить задержанных товарищей. В полдень выстрелы раздались на площади перед горкомом партии, где собралось около 5 тыс. человек.

3 июня горожане вновь пошли на площадь. После обеда люди все же разошлись, а вечером начались аресты. До 6 июня в городе действовал комендантский час.

– Новочеркасцев в нашей «пятерочке» сидело около сотни человек, – вспоминает Владимир Овчаров. – Мы

все пошли по 79-й статье УК РСФСР (массовые беспорядки). Но власти не хотели признать нас политическими и отправили в лагерь, где сидели одни уголовники. А они нас уважали, кричали «Декабристы приехали!».