Прежде чем я смог составить предложение или произнести его, деревянный шест был внезапно вздернут ввысь.

Небо побежало вместе с землей. Я соскользнул вниз по дереву, прежде чем ремни впились и удержали меня. Похоже было, что башня рухнула на мою голову.

Небо мчалось, а потом остановилось. Я был метком, прошитым болью. Когда я дышал, нож впивался между моими ребрами.

— Несмотря на добрые заботы его братьев по копью, он доживет до Эшкорека, — сказал один.

— Это его беда, — ответил другой и тихо засмеялся. — Видишь, Демиздор?

И на фоне остановившегося неба я увидел лицо серебряного оленя с глазами из зеленого стекла, а позади — водопад волос, подобный золотистому инею.

— Да, — сказала она, — я вижу его. — Ее голос был не таким, каким я его помнил.

— Он запоет новую песню в Эшкореке, — сказал мужчина.

— Он умрет там, — сказала она.

Кровь была у меня во рту, и я не мог говорить, даже если бы у меня были слова. Но у меня не было слов, потому что они говорили на городском языке, и каким-то образом я мог понимать, но не мог говорить на Нем. Потом она низко наклонилась, женщина с лицом оленя, которая была уже не Демиздор, и пробороздила мое лицо своими ногтями.

— Будь счастлив, о король, — прошептала она. — Тебя ждет теплый прием в Эшкореке Арноре.

У Демиздор были родственники среди воинов-эшкирян; она никогда не рассказывала мне о них, а я не думал об этом. Казалось, ее прежняя жизнь умерла для нее, когда она вошла в мою. В этом была моя слепота и ее тоже, за которого нам обоим предстояло заплатить тяжелую плату.

У ее матери, любовницы золотой маски, была сестра, а у сестры — два сына, двоюродные братья Демиздор, тоже серебряного ранга. Гордые и ревниво относящиеся к тому многому или малому, чем владели.

Налет на весеннее собрание дагкта за рабами был безрассудной выходкой — пари между принцами, так они развлекались в городах, играя на жизнь и свободу людей. Отряд в восемьдесят масколицых отправился в приключение, и, имея с собой пушку, они не ожидали встретить никаких препятствий, как оно и было для начала. Захватив рабов, они остановились лагерем в разрушенной крепости, но восемнадцать человек поскакали домой в Эшкорек налегке, чтобы сообщить об успехе. Когда же основные силы вскоре не появились, несколько человек вернулись назад искать отсутствующих принцев и их солдат. Войдя в руины, они быстро нашли все, что я и воины дагкта — а после нас вороны и лисицы — оставили от их отряда. Поднялся шум. Это было неслыханно, чтобы отбросы мира, недостойный прах племен, совладали с золотыми и серебряными лордами и скормили их пожирателям падали.

Наконец, они сформировали отряд мстителей, и в этом отряде были двоюродные братья Демиздор. То, что высокородная дама из их семьи должна стать шлюхой крарла, привело их в состояние бешеной ярости.

На достижение цели у них ушло почти все лето. Они пошли на большие для себя унижения, чтобы выполнить свою задачу, путешествуя иногда как простые смертные среди торговцев моуи, которые были такие же светловолосые и всегда держались близко к ним, как ножны к мечу. Передвигаясь таким образом с места на место, они в конце концов узнали миф, который, как и все басни, вырос из маленького зернышка истины. Согласно этому мифу один воин в одиночку взял форт-лагерь с поработителями из Эшкира. Он убил их всех, оставив без захоронения, и увез городскую женщину в качестве своей девки. Воин, конечно, был черноволосый, без татуировки, единственный среди красных племен. Когда я узнал об этом мифе, я вспомнил, как Мока болтала торговцам моуи о своем красивом муже и его новой льноволосой рабыне-жене. В группе моуи не было эшкирян, но постепенно слух прошел по желтым крарлам и достиг нужных ушей.

В довершение всего, еще одна характеристика добавилась к моему образу, и я вполне подошел для их мести. Какой-то краснокожий где-то рассказал о бое в руинах, упомянув странное имя, которое горожане выкрикивали, подставляя себя под мой нож. Моуи подхватили эту болтовню, а скорее эшкиряне слышали ее сами. Они, конечно, знали это имя, и оно не было странным для них. При свете дня, да к тому же разочарованные в своих богах, они никогда не считали меня восставшим из мертвых богом-волшебником, как решили убитые в крепости.

Еще прежде, чем я узнал о своем происхождении, они по-своему вычислили его. Они решили, что черноволосый мужчина был бастардом Вазкора, незаконным ребенком от какой-нибудь племенной козы, сделанным им в последние месяцы его жизни.

Они ненавидели Вазкора. Мне предстояло узнать, как сильно они ненавидели его.

Эшкорек первым из всех городов развалился с его падением. Он потянул его за собой, тень его честолюбивых замыслов придавила город. Он был до сих пор битком набит его символами, чтобы эшкиряне не забывали. Даже серебряные маски-черепа были когда-то знаком собственной гвардии Вазкора. Они не могли добраться до мертвеца; он обманул их, умирая. Но у них был я, заместитель моего отца, заключенный в шкуру человекообразного варвара.

Я могу воспроизвести ту часть истории, что касается Демиздор так, как она рассказала мне позже, в последний час, который мы провели вместе.

Пока я присутствовал на совете дагкта, Демиздор была одна в крарле. В таких случаях скука была ее врагом; презирая женскую работу, не имея под рукой книг, музыки или игр людей ее круга, она целыми днями спала, чтобы они поскорее пролетели, или брала черного коня и отправлялась кататься верхом. Занятый своим делом, я не задумывался о том, что ей может быть страшно одной в муравейнике, который плохо к ней относился. Конечно, она никогда не подавала виду ни передо мной, ни перед ними, я полагаю. Воины насмехались над ее ездой на коне, но она была лучшей наездницей, чем они. Женщины ворчали и глазели, но ни одна не осмеливалась навредить ей теперь, когда она была женой сына вождя. Другие мои две жены, Мока и Асуа, не любили Чулу. Они прислуживали ее преемнице как служанки, так же, как они ухаживали за моей одеждой и военной добычей. Вышивание моих рубашек и расчесывание волос Демиздор одинаково были их заботами. Однако они хихикали под вуалью над ее манерами или смотрели, разинув рты. Она была редкостная и изысканная, как разноцветная поющая птичка, которую я привез из похода.

Два дня Демиздор поневоле терпела это. На третий день она ждала меня домой. Может быть, до нее дошел слух о родах Тафры; конечно, она потом слышала, что я предпочел пойти к Тафре, а не к ней. День прошел, солнце село. Она, разумеется, услышала траурные причитания женщин. Без сомнения, она спросила у Моки, и Мока объяснила ей, что это: Тафра умерла. Наверняка Демиздор ждала меня после этого, боясь, возможно, за меня. Но я все не возвращался в свою палатку.

Последним известием обо мне была невнятная болтовня об убийстве Эттука и моем колдовстве, и о том, как Сил померился силой со мной и победил меня, так что теперь я лежу связанный и полумертвый на холме. Тогда она поняла, что действительно осталась одна.