изогнутыми, как и положено, рожками. Рукава при этом закатывались выше локтей, шли колонной, чеканя шаг. Прохожие тихо дурели от происходящего. Младшекурсники – тем более.

Как-то, не пивший в те годы пиво, что высвобождало после строевой лишний час, но бывший комсомольским активистом, автор к ним в таком виде зашёл, перед лекцией второго курса по химии, в лиловый кубик бывшего института «Цветметзолото» на Крымском Валу: оповестить комсоргов и политсекторов групп насчёт надвигавшегося Ленинского зачёта. Надо отдать должное выдержке и чувству юмора пожилой дамы, профессора Грановской, которая занятия вела: у неё на лице ни один мускул не дрогнул. Хотя вспоминают это событие те, кто в аудитории тогда сидел, до сих пор. Традиционная для эпохи развлекуха. Вроде на грани фола, но всё по-взрослому: поручение факультетского бюро…

Потом, после защиты дипломов, три месяца, с июля по сентябрь, провели в «Путиловских» военных лагерях, на берегу Волги, в верховьях. Команда квартирьеров, которая их, во главе с автором, обустраивала и потом разбирала – две дополнительных недели. Она же занималась штабом сборов, размещавшимся в сосновом лесу, в стареньких, 50-х годов, брусовых, на кирпичных фундаментах домиках, крытых затейливо гнутой, глиняной, ещё китайской (в 1980-то году!) черепицей. Где отоплением были самодельные буржуйки из металлических бочек, а удобства представляли собой сколоченные на берегу ближнего оврага деревянные будки-скворечники. Окна и двери вставить, потрескавшиеся стёкла подлатать, полы настелить, покрыв фанерой, привезенной на грузовиках из Москвы, наглядные пособия приготовить, мишени из той же многослойной фанеры выпилить и защитной краской покрыть…

Главной задачей команды было уцелеть в окружении мириад комаров, злых, как фашисты, и голодных, как отступающие наполеоновские солдаты. Потом, когда приехал остальной курс, за исключением выпускников Физхима, учившихся дольше остальных и проходивших лагеря зимой, они рассредоточились по всему личному составу. Но тогда… Их каждый вечер били достаточно для средних размеров шашлыка, с кровью. Беда в том, что кровь была своя собственная, выцеженная ими из тех, кто им попался. С учётом того, что никаких средств защиты, кроме дыма костров, под рукой не было, развлечение было ещё то. На гладиаторов римлянам надо было не львов притравливать, а волжских комаров. Посмотреть бы на них после этого…

Зато, как выяснилось, комарами питались жившие на местных болотах лягушки. Мясистые и вкусные, когда их запекали под майонезом, с реквизированными с местных огородов луком и картошкой. Под водку, даже палёную, а лучше под самогон – идеально. С учётом отсутствия любых положенных по разнарядке консервов – и мясных, и рыбных, кроме «красной рыбы»: непонятного происхождения мелочи в томате из древних резервных запасов в насквозь ржавых банках… Впрочем, что консервы! Хлеб тоже был не всегда: пару недель его заменяли каменные, невесть когда заготовленные, из того же госрезерва сухари.

Дивизионный начсборов, полковник Карл Иванович Сирадзе (дивное сочетание) при этом, не без любопытства наблюдая, как всё это поедалось под калиброванную перловку, «пулемёт», которую для вкуса можно было посыпать крупной солью и почему-то имевшейся в изобилии красной венгерской паприкой, или жидкий суп, который настоятельно просил добавить в него тушёнки, эту самую тушёнку съедал за каждой трапезой, три раза в день, по паре мисок, хрустя капустными кочерыжками, которые для него повара специально подбирали. Привычка у него была такая: делить стол с рядовым и сержантским составом. Очень способствовало, по его убеждению, боевому сплачиванию. За что ему все три роты МИСиС на присяге, чеканя мимо трибуны шаг, рявкнули в один голос «Хорста Весселя», вместо «Прощай, девчонка». Не все учили в институте немецкий, но ради такого случая отрепетировали. Сошло с рук, начальство замяло.

Всё более или менее приличное из еды крал прикомандированный от дивизии к курсантам прапорщик Дадашев, домик которого каждый год сжигали после прохождения сборов, на дембель. Спалили бы и вместе с ним, но он заранее сбегал. Один раз завезли нормальную рыбу – в масле. Первый обед с ней он пропустил: народ попировал. Потом рыбы не было неделю, зато каждый день его жена, особо не таясь, с полными сумками в город ездила, пока всю на рынке не толкнула. Так что три раза в день, отправляясь в столовую, голодные и злые как собаки мисисовцы встречали трапезу речёвкой: «Если мяса нету в каше, значит, мясо съел Дадашев!»… Интересно, что с ним в приватизацию стало? Вышел в долларовые миллионеры или пристрелили по дороге? Возможны варианты.

Так что лягвы – это было на самом деле мясо. Их били команды охотников, впрок, к вечеру. Пластуны-разведчики занимались огородами, стараясь не конфликтовать с местными. Хотя… Конфликтуй не конфликтуй – не текстильный, не филфак и не юридический. Металлурги и так народ крепкий, а среди курсантов были ребята, отслужившие срочную в армии в таких частях, что переть на них с обычным дрекольем было смешно. В обычной жизни они были самыми спокойными и никого не трогали. Но в обиду ни себя, ни курс не давали. С учётом борцов, боксёров и того, что это был пик расцвета только что разрешённого карате, дико модного и в Московском институте стали и сплавов широко распространённого, вплоть до наличия на курсе чёрных поясов – настоящих, а не тех, кого в наши дни так называют, овощной гарнир к лягушкам был обеспечен.

Ну – это была лирика. Что до автора, на утренние и вечерние разводы он ходил, но строевой не занимался: занят был в штабе по горло, да и не любил, считая пустой тратой времени. Зато вождение и стрельбы проходил со всеми, с кем только мог: служебное положение позволяло. Так что водить и стрелять изо всего, что в танке и при танке было, научился. Причём зачем танкистам в качестве штатного оружия ПМ, не понимает до сих пор. Чёрт-те что, а не шпалер. Была потом возможность его много с чем сравнить, но это дело десятое. А из приключений самым ярким было одно вождение, на котором здоровый как лось, но не умеющий свою силу контролировать курсант, имя которого, чтобы не позорить этого уже пожилого человека, да не будет названо, отломал в танке рычаг переключения передач. Напрочь.

Как это возможно в принципе, никто так и не понял. Танк пёр и пёр, и на повороте попёр в лес, ломая одну сосну за другой. А когда танк ломает сосны, стволы их колются на три части, и верхняя летит вниз вертикально, точно входя в открытый люк. И попадать под этот обстрел смертельно опасно. Механик-водитель, который сидел в башне именно на такой случай, добрался до