Какая чушь! Конни была трезвой и практичной и командовала всей этой семейкой. С ее смертью остров лишился диктатора. Кто, блин, теперь будет говорить им всем, что есть на завтрак?!

Рон перестает слушать священника, и глаза его стекленеют.

Его не беспокоит, что Конни, равно как и все прочие его родственницы, ни разу не спрашивала у него совета по вопросам бизнеса, хотя он профессиональный консультант в этой области. Он считает это забавным. Вообще-то, Рон – вполне успешный специалист. К нему за советом приходят руководители солидных корпораций с многомиллионной прибылью, но только не старухи из собственной семьи. Почему-то даже его жене это ни разу не приходило в голову. Женщины просят его открыть консервную банку или поменять лампочку. Но не просят посмотреть их финансовые отчеты. Фактически он никогда даже не видел финансовых документов предприятий острова Скрибли-Гам, хотя часто делал вялые попытки подсчитать их капитал. Как акционер, Марджи имеет доступ к цифрам, но они ни разу не беседовали на эту тему. Рон не удивится, если она не знает даже разницы между балансом, дебетом и кредитом.

Старухи ни во что не инвестируют помногу, Конни и Роза всегда были очень осторожны с деньгами. Это следствие того, что они выросли во время Великой депрессии. У Рона есть дядя, их ровесник, который до сих пор экономит – мажет на тосты лишь чуть-чуть масла.

Откровенно говоря, ему хотелось бы взглянуть на цифры. Он готов восхититься способностями трио старушек, раскрутивших на острове прибыльный бизнес.

Вопреки мнению дочери Вероники он вовсе не мезогинист и относится к женщинам вполне лояльно.

Слава Иисусу! Кажется, священник завершает хвалебную речь и переходит непосредственно к процедуре погребения. Поторопись, приятель. Хорошие похороны – это быстрые похороны.

Рон не вполне уверен, что знает значение слова «мезогинист». Он все время забывает посмотреть его в словаре, потому что у него нет словаря. Вроде бы это все-таки означает «женоненавистник». Вероника не права – Рон придерживается самых широких, даже передовых взглядов. Доказательством этого является следующее: когда его сын Томас был подростком, Рон всерьез думал, что тот станет геем, но это его не беспокоило. Он сказал бы сыну: «Нет проблем, дружище». Вот какие у него современные понятия! Рон едва ли не разочарован тем, что Томас вырос таким чертовски нормальным. Нет, вы только посмотрите на него, вот он сидит, держа за руки свою блеклую и абсолютно непривлекательную жену. Эх, не надо было Тому отпускать Софи. Вот уж и впрямь сексуальная штучка.

Тут кто-то открывает двойные двери церкви. В помещение льется дневной свет, и присутствующие оборачиваются с осуждением и любопытством, чтобы посмотреть на опоздавшего.

А вот и Софи, легка на помине.

Да уж, красотка, что и говорить. Чересчур сексуальна для бедняги Тома.

Грейс оборачивается и видит входящего в церковь Кэллума. Он открывает дверь, пропуская вперед девушку с копной золотистых волос, падающих на один глаз. Даже с такого расстояния она замечает, что лицо девушки пылает румянцем.

Вероника, сидящая рядом с Грейс, у которой на руках ребенок, что-то недовольно бормочет, раздувая ноздри и выразительно закатывая глаза.

Грейс догадывается, что это Софи Ханивел. Она видела ее на свадьбе Вероники, где та была подружкой невесты. Теперь она вспоминает, как была очарована смешной, полной самоиронии историей Софи: та увлекательно рассказывала о всяких глупостях, которые заставлял их делать фотограф между венчанием в церкви и свадебным банкетом. Она корчила рожи и передразнивала фотографа.

Очевидно, Софи надеется потихоньку сесть где-нибудь сзади. Она нервно крутит головой, а присутствующие, повернувшись, с интересом смотрят на нее. Кэллум замечает, что на переднем ряду рядом с Вероникой и Грейс есть свободные места. Он вежливым жестом предлагает Софи пройти вперед, но та нерешительно застывает. Кэллум опускает ладонь ей на плечо, осторожно подталкивая вперед, и Софи ничего не остается, как идти по проходу.

Священник перестает говорить и с подобающим его сану терпением ожидает, пока сидящие в переднем ряду пропустят Кэллума и Софи.

– Поразительная наглость! – шипит Вероника, с горечью покачивая головой.

И демонстративно отодвигается на противоположный конец скамьи.

Кэллум устраивается рядом с Грейс.

– Извини, что опоздал, – шепчет он, накрывая ладонью ее руку.

Софи, глядя перед собой, садится рядом с ним, и Вероника в негодовании отворачивается.

Священник снова воздевает руки кверху, и в этот момент ребенок начинает плакать.

Кэллум моментально забирает малыша у жены, бережно прижимает Джейка к плечу, похлопывает по попке и слегка качает. Малыш сразу же успокаивается.

Грейс наблюдает за Софи, которая уставилась на Кэллума, умело выступающего в роли отца. Глаза Софи, имеющие тот же медовый оттенок, что и ее волосы, задерживаются на этой семейной сцене с каким-то благоговейным, зачарованным выражением – так дети смотрят рождественское шоу в торговом центре.

Остров Скрибли-Гам, 1999 год

После похорон ее мужа минуло уже тринадцать недель. Конни Трам, стоя у плиты, одной рукой жарила бараньи ноги, а другой массировала себе шею.

Бывало, когда она раньше готовила, Джимми вечно торчал у нее за спиной и растирал жене шею, с энтузиазмом внося абсолютно бессмысленные предложения вроде: «Может, добавить немного петрушки, дорогая?» Это ее злило. Конни совершенно не нуждалась в том, чтобы ей растирали шею, и ей не нравилось, когда за ней наблюдали во время приготовления пищи. Она предпочитала подавать близким готовую еду, красиво разложенную на тарелки, и видеть, как загораются их глаза. «А ну, кыш отсюда! – скажет она, бывало, Джимми. – Перестань подглядывать! Тебе что, больше нечем заняться?»

Теперь же, когда Конни стояла у плиты, ей настолько недоставало его массажа, что просто живот сводило.

Пока Джимми был жив, она не осознавала, как часто он прикасался к ней: утренний поцелуй в лоб, когда муж приносил ей чай, мимолетные объятия при встречах в коридоре. Шестичасовые новости они обычно смотрели, сидя рядышком на диване, и он, бывало, рассеянно гладил ее руку, сосредоточившись на телесюжетах, сердито хмурясь и вполголоса ругая политиков за вранье. Когда они вместе читали в постели, он время от времени гладил Конни по спине. А шлепки по заду – нет, этот мужчина был просто не в состоянии оставить ее задницу в покое. «Ну что такого особенного в моей попке?» – спросила она однажды. «Это было первое, что я в тебе заметил, – ответил Джимми. – Твой симпатичный упругий зад». Ох уж это мужичье! Джимми похлопывал и пощипывал ее не меньше десяти раз на дню. Конни никак не могла отучить супруга от этой привычки. Иногда он пытался украдкой проделывать подобное на публике, причем Конни очень смущалась, а сам Джимми находил это забавным.