class="p1">Впрочем, раньше советская власть особо их не баловала. Ходила даже байка, как однажды известная советская театральная актриса Александра Яблочкина, которая играла еще при царском режиме, при вручении ей грамоты “За добросовестный, многолетний труд и в ознаменование 40-летия Октябрьской революции”, произнесла свою коронную колкую фразу: “Спасибо Вам большое за награду, ведь при царском режиме нас унижали подачками: то денег дадут, то имение или лошадь подарят. Я ведь всё промотала! А грамота — на всю жизнь!”

Широкое крыльцо непривычно пустое. Пока нет зрителей, театр будто дремлет, но внутри него кипит невидимая жизнь. Репетиции, работа с реквизитом, светом и звуковым сопровождением, дележка ролей и прочие интриги, в том числе любовные.

Мы вошли в холл театра. Он поражал величием. Настенные светильники в виде канделябров из бронзы, уже потемневшие от времени, отбрасывали приглушенный, казалось, пронизанный миррой свет. Будто в храм попали. Это и есть храм, только не религиозный, а обитель искусства.

Отделка стен под красное дерево и резные лавки с глубокой текстурой давали ощущение старины и покоя.

Мы свободно прошли через холл — вахтерши или другого человека, кто бы на нас погавкал, здесь и в помине не было. Времена пропускных режимов еще не настали. Очутились перед двустворчатыми дверями. Оттуда доносились голоса и музыка.

Я потянул за массивную ручку и заглянул внутрь. Пустой зал с деревянными сиденьями. На сцене горит свет и вовсю идет репетиция. Зинченко, скорее всего, где-то там.

Мы юркнули внутрь. Работа была в самом разгаре, чтобы не отвлекать труппу, решили дождаться перерыва и присели на деревянные кресла.

— Сто лет в театре не была, — прошептала Света, склонив в мою сторону голову.

Я с наслаждением вдохнул аромат ее духов, похожих на парфюм будущего. Явно не советские корица и гвоздика. Я, конечно, не знаток Шанелей и прочих Коко, но запах для этого времени явно изысканный и забугорный.

— Я тоже давно в театре не был, — поддержал я разговор, лихорадочно вспоминая, а был ли я вообще хоть раз в театре за свою жизнь, если не считать детдомовские походы в школьное время на Буратино и других Чиполлино.

— А какой твой любимый спектакль? — неожиданно спросила Света.

Вот, блин, попал. На хрен я вообще про театр заикнулся. Я стал перебирать в голове советские спектакли, но, кроме дореволюционной пьесы “Вишневый сад”, в голову ничего не приходило. Пьесу я эту знал, потому что в свое время приходилось в театре по карманнику работать. Мы тогда заметили одну особенность. Кражи происходили в театре именно тогда, когда проходили спектакли, поставленные по пьесам Чехова. Будто сам Антон Павлович участвовал в преступном заговоре.

Воришку этого мы на живца поймали. Пустили в театр намарафеченную даму в шубке из зверька благородной породы и увешанную килограммом золота (кольца, кулоны, цепочки, серьги и прочую мишуру собирали со всех женщин следственного отдела). Преступник клюнул на наживку и утянул из сумочки переодетого инспектора по делам несовершеннолетних купюру, предварительно извозюканную в специальной, невидимой на первый взгляд краске. Меченую, то есть.

Тут мы и подхватили его под белы рученьки. Которые в специальном УФ-свете оказались совсем не белые, а флюоресцирующие от контакта с купюрами, как иллюминация в стриптиз-клубе.

Воришка оказался человеком интеллигентным и духовно обогащенным. В прошлом преподаватель литературы, который открыл в себе талант щипача. Но уж больно Чехова он любил, и спектакли по его творчеству непременно посещал, совмещая прикосновение к прекрасному с новой работой. Сопоставив сводку с расписанием спектаклей, мы без труда вычислили, когда и где выпускать живца. Вот так тяга к высокому и прекрасному сгубила ценителя искусства и помогла милиции.

— “Вишневый сад”, — соврал я. — Один из моих любимых спектаклей.

Уж очень не хотелось ударить мордой в грязюку перед Ожеговой. Пришлось назваться груздем.

— О, да ты ценитель классики, — Света одобрительно приподняла изящную бровь. — А я больше комедийные постановки люблю. Особенно с Мироновым.

— На Геннадия Петрович Козодоева — Гешу-контрабандиста, — я вспомнил вечную “Бриллиантовую руку”, — я бы и сам вживую посмотрел с удовольствием.

— Еще посмотришь, будешь в Москве, обязательно сходи в Театр сатиры. Он там выступает.

— Схожу, — кивнул я.

А ведь действительно… Сейчас у меня есть уникальная возможность увидеть вживую многих легенд целой эпохи, которые слишком рано уйдут из жизни. Я могу сходить на хоккейный матч с Харламовым, посетить концерт Высоцкого и “Битлов”. Хотя нет. Последние, насколько я помню, ни разу не были в СССР. Но их песенка “Back in the USSR” сейчас очень популярна. Будто они действительно посетили СССР. Мысль у советских властей такая была — пригласить ливерпульскую группу в нашу страну, но, говорят, не срослось, потому что известные советские композиторы бучу вдруг подняли. Оно и понятно, если бы харизматичные молодые и модные парни завоевали сердца советской молодежи, то народ валом бы потянулся к британской музыке. Что не есть хорошо для отечественной эстрады и доходов от нее. Один из таких композиторов даже в какой-то газете фельетон залихватский накатал про “Битлз”. Перевел с английского название группы буквально, обозвав англичан навозными жуками и обгадив их творчество.

Тем временем на сцене и возле происходило театральное действо. Колоритный тип (как оказалось, режиссер) в клетчатом пиджаке и малиновом галстуке с крашенными в цвет перезрелого банана волосами отчаянно жестикулировал и орал, задавая один и тот же вопрос:

— Где? Я вас спрашиваю, где? Где выстрел?! Мищенко, твою Еву мать! Почему ба-баха нет перед словами дворецкого?! Где, я спрашиваю, выстрел?!

Из-за кулис высунулась шайба с небритым вечным похмельем, видимо, того самого Мищенко — судя по его виду и занятости в спектакле, он был театральным слесарем, плотником и еще по совместительству “инженером” по спецэффектам:

— Николаич, ща все сделаем в лучшем виде. Пугач заклинило. Быстренько прочищу – и все путем будет!

— Какой я тебе Николаич?! На работе я для тебя Захар Николаевич или товарищ режиссер! Сейчас я тебе кое-что прочищу!

Морда смылась, но слышно было, как из-за кулис доносится громкое ворчание:

— Как в гримерке бухать, так сгоняй, Мищенко, за коньяком, а чуть что, сразу обгавкивает. Уйду я на завод, посмотрим, как без Мищенко справитесь…

Актеры, что кучковались вокруг сцены в ожидании своего выхода, отворачивались и, похрюкивая, прятали смешки. Одна тетя, чтобы не прыснуть от смеха, прикрыла даже лицо руками для надежности.

— Так! Собрались! — Режиссер встал и подошел к сцене поближе, чтобы еще лучше