Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот пример, обобщающий все эти «не». Я об оценке Навального, когда «марафон» уже начался: «Сейчас говорят, что протесты ничего не достигли, но они победили путинскую Россию, путинско-медведевскую Россию». Правда, он тут же спохватывается: «Увы, но в том числе и протесты привели к войне на Украине». В двух коротеньких фразах — три грубых ошибки.
1. Если протесты и впрямь «победили путинскую Россию», то как объяснить, что арестованных уже в мае 2012-го протестантов приговаривали к длительным срокам за «организацию массовых беспорядков» и против самого Навального в том же году были возбуждены сразу три уголовных дела, а на дворе гуляла жесточайшая реакция? Короче, как объяснить, что «побежденная» путинская Россия вела себя как победительница? А впереди были еще 85-процентные рейтинги Путина…
2. Не бессмыслицей ли звучит определение «путинско-медведевской» России? Слов нет, правление Медведева было фальстартом. Но без него разве поняло бы общество, что путинская «стабильность» на самом деле — не более чем стагнация? Или что «рокировка» была непристойной сделкой, оскорбительный цинизм которой, собственно, и развязал революцию 2011-го? Другими словами, без расколовшего элиту медведевского правления разве была бы возможна сама эта революция (если, конечно, не свести ее к «протестам»)?
3. Не понял Навальный и того, что война на Украине была вовсе не нечаянным следствием «протестов», а единственным на тот момент способом, посредством которого Путин мог консолидировать свою новую (архаическую) социальную базу после того, как в декабре 2011-го «передовая часть общества» наглядно продемонстрировала свою ненадежность. После того, как он убедился, что только расколов страну и архаизируя ее, только возродив Русскую идею, он может удержать власть.
Но главное, чего не приняли в расчет ни Навальный, ни Акунин, ни Рубинштейн, ни другие мыслители и лидеры оппозиции, не в этом. Главное в том, что изгнать авторитарного правителя, исчерпавшего свою актуальность, без поддержки России столица НЕ МОГЛА. Оппозиция Пятого года ясно это понимала, потому и организовала октябрьскую ВСЕРОССИЙСКУЮ забастовку. И добилась, таким образом, какого-никакого народного представительства. Оппозиция 2011-го исходила из того, что Москва тождественна России, — и закончила свою революцию «взбесившимся принтером». Так в самом ли деле они тождественны? Отчего, в таком случае, Россия, если можно так выразиться, оказалась «на ты» с Русской идеей, а Москва все-таки «на вы»?
Москва-не Россия?
Вопрос не так прост, как может показаться. И поскольку от ответа на него зависит стратегия оппозиции на период, условно говоря, от октября Пятого года до Февраля 1917-го, думаю, он заслуживает подробного обсуждения (на которое попросту не хватило места в девятой и десятой главах). Закавыка здесь в том, что на него есть два ответа — простой и сложный. В провинции (в регионах, как принято теперь говорить) большинство сегодня предпочтет простой: нет, конечно, Москва — не Россия, между ними пропасть. Такая же, как между сословиями.
Собственно, в России так было всегда. Первыми, кто поставил вопрос о ВОССОЕДИНЕНИИ страны, были, если помнит читатель, еще декабристы (см. главу 2 в первой книге, кстати, 14 декабря 2015 года исполнилось 190 лет со дня их восстания — не праздновали, удивительно ли?). Они, естественно, имели в виду освобождение крестьян и их форсированное просвещение, примерно как в первые годы после большевистской революции: мы-не-рабы, рабы-не-мы (впрочем, и овладевших букварем в НОВОЕ крепостное рабство загнали).
Осуществима ли была мечта декабристов — в том состоянии, в каком общество и власть находились после их поражения? Сомневалась в этом даже Анна Федоровна Тютчева, Жанна д’Арк, если хотите, тогдашней Русской идеи. «Я не могла, — писала она в дневнике, — неоднократно не задавать себе вопрос: какое будущее ожидает этот народ, высшие классы которого проникнуты глубоким растлением, низшие же классы погрязают в рабстве, в угнетении и систематически поддерживаемом невежестве?»
Во времена Александра II самодержавие освободило крестьян, оставив их (в этом и была, как мы помним, двойственность Великой реформы) в рабстве общинам и в том же легендарном невежестве. Тютчева была права: у империи царей не было будущего. Советская власть зверски раскрестьянила Россию и ликвидировала неграмотность. Но военно-имперская, по сути, самодержавная государственность осталась — вместе с «глубоким растлением высших классов».
У постсоветских режимов до малых городов и вымирающих деревень руки не дошли. В результате и в XXI веке 38 % населения страны живет без газового отопления, без канализации («удобства на дворе») и без современного образования. Это я к тому, что вот вам первый — исторический — резерв архаизации страны, доставшийся «авторитарному правителю, исчерпавшему свою актуальность», еще от Николая I. Пропасть между сословиями по-прежнему зияет, а столица как была островом благополучия посреди материка нищающей России, так им и осталась.
Как понимает читатель, пока что я излагаю аргументацию тех, кто настаивает, что Москва — не Россия. И аргументов у них полна коробочка. Благосостояние острова сопоставимо с южнокорейским, зарплаты выше, чем в Польше, миллиардеров не меньше, чем в Нью-Йорке, а значительная часть материка живет, как в Гаити. Остров богаче Шанхая или Стамбула, а пара часов езды от него — и ты в Порт-о-Пренсе. Отрезанный от материка экономически, остров отрезан от него и культурно.
Картина, однако, сложнее
Во всем этом много правды. И как тут не поверить, если, даже согласно официальной статистике, 23 % населения России живет ниже минимального прожиточного уровня, составлявшего тогда где-то девять тысяч долларов на год (я отвечаю только за порядок цифр), а какой-нибудь Алексей Миллер зарабатывает в Газпроме 250 миллионов (!) долларов в год и еще несколько миллионов в советах директоров других корпораций (куда только он все эти миллионы девает)? Все так, не возразишь. Однако нарисованная выше картина устарела уже во времена Милюкова и Струве. Просто потому, что иначе было бы невозможно организовать всероссийскую забастовку в октябре Пятого года. И свелось бы все, как в 2011-м, к митинговой революции в столице, и никакого бы царского Манифеста 30 октября не было.
Значит, уже тогда столица не была культурным островом, безнадежно отрезанным от невежественного материка. Тем более столетие спустя, когда на материке есть большие и гордые университетские города, как Самара, Казань, Екатеринбург и Иркутск, Новосибирск или Томск, не