Драма «Мачеха» (1958) исследует тему детско-родительских эмоций и статусов, связанных с отношениями власти в традиционной семье. Вдовец Ариф привозит в родную деревню, где теща воспитывает его сына Исмаила, новую жену Диляру и ее маленькую дочь. Ариф мечтает о том, чтобы Исмаил назвал Диляру своей матерью и полюбил ее как родную. Но теща настраивает внука против новой жены Арифа, утверждая, что «мачеха никогда не заменит настоящей матери». Мальчик принимает сторону бабушки.

Диляра, в свою очередь, старается наладить отношения с Исмаилом. В ее перспективе материнство — это не только забота, но и моральное воспитание. Через серию конфликтов Исмаил и его мачеха приходят к пониманию, что сотрудничество между ними — залог расположения Арифа к ним обоим. Услышав от посторонних людей, что новая жена отца спасла жизнь человеку, Исмаил проникается к Диляре симпатией и решается на ответный подвиг — рискуя жизнью, он добывает целебные травы, чтобы вылечить свою заболевшую сводную сестру. Ритуалы взаимного завоевания создают необходимые условия для возникновения привязанности между мальчиком и новой женой его отца, которую он в счастливом финале называет мамой.

Тему приемного материнства затрагивает также картина «Чужие дети» (1958). У вдовца Дато двое малышей. Дато любит красавицу Тео, но она не хочет быть новой матерью его сыну и дочери. Пока отец на работе, дети, оставленные без присмотра, подвергаются опасностям шумящего города. Студентка Нато чудом спасает их из-под колес автомобиля. Являясь сиротой сама, Нато берется опекать мальчика и девочку. Видя их взаимную привязанность, Дато просит Нато остаться с ними в качестве матери и жены. Ради детей Дато старается быть хорошим мужем, но он не в силах забыть Тео, и однажды любовники сбегают, бросив сына и дочь с приемной матерью. Полюбившая детей «как родных» юная Нато, превозмогая обиду, остается с ними. Финал картины недвусмысленно подталкивает к мысли о том, что эмоция детско-родительской привязанности рождается в результате повседневной заботы и не связана с кровным родством.

Героиня ленты «Родная кровь» (1963) паромщица Соня, одна растящая троих детей, во время войны знакомится с красноармейцем Федотовым. После войны Федотов возвращается к Соне и ее детям, к которым успел привязаться. Но семейная идиллия длится недолго: Соня тяжело заболевает и умирает. Неожиданно появляется ее бывший муж, заявляя об отцовских правах. Федотов трудно переживает возможную разлуку со своими питомцами. Старший сын сообщает кровному отцу, что считает папой Федотова, потому что «родство — понятие эфемерное, а Федотов был рядом каждый день». В финале двое детей решают остаться с приемным отцом, младший сын уезжает с родным. Численный перевес оставшихся с Федотовым детей, вероятно, репрезентирует идею о том, что родитель, инвестирующий реальную заботу, имеет приоритет перед кровным родителем, не принимающим непосредственного участия в уходе и воспитании.

Героиня мелодрамы «Мать и мачеха» (1964) замужняя буфетчица Катя родила дочку от любовника. После смерти супруга Катя встречает новую любовь, но второй муж не желает «брать ее с ребенком». Маленькую Нюрочку удочеряет знаменитая передовичка Прасковья. Расставшись со вторым мужем, Катя находит Прасковью и пытается отобрать у нее дочь. В фильме обыгрывается «парадокс», в котором родная мать выступает «аморальной предательницей», манипулирующей судьбой ребенка, в то время как мачеха, вопреки популярному предубеждению, заботится «как родная».

Драма «Мужской разговор» (1968) исследует разные формы любви. Старшеклассник Саша влюбляется в одноклассницу. С его другом Юрой пытается подружиться новый кавалер его разведенной мамы. У классной руководительницы тайный роман с физруком. Саша переживает противоречивые чувства, узнав, что его мама не в командировке, а, оставив сына и мужа, уехала со своим возлюбленным Лебедевым. Мальчика терзают противоречивые чувства: защищая «доброе имя матери», он дерется с местным хулиганом и одновременно сам негодует по поводу ее «низкого» поступка. Добыв деньги, Саша решается на дальнюю поездку, чтобы разыскать и вернуть в семью свою маму. Но, увидев, как она целуется с Лебедевым, Саша возвращается к своему отцу один.

Основной конфликт, обыгрываемый картиной, состоит в том, что Саша яростно защищает «право любить и совершать личный выбор», но только не в ситуации, когда речь идет о его матери, к которой он предъявляет особый моральный счет. Как и в других фильмах этого периода, в «Мужском разговоре» поднимается тема исключительной эмоциональной власти матери в семье и растущей эмоциональной власти детей над матерями в условиях складывающейся детоцентристской культуры. Особые детско-родительские эмоции, возникающие как результат определенных отношений власти внутри детоцентристской семьи, я буду подробнее обсуждать в главе 6.

1970-е

1970-е годы ассоциируются с переходом к малодетным семьям и некоторому росту благосостояния граждан. В популярном воображении этот период связан с определенными культурными кодами: коврами на стенах, ситцевыми домашними халатами и семейными поездками на Черное море, запечатленными бытовыми фотоаппаратами. Тем не менее еще не вся бытовая техника становится широкодоступной: если холодильники уже появились в каждом домохозяйстве в 60-е, то стиральные машины массово войдут в обиход только в 80-е годы[188].

К 1970 году уже 51 % советских женщин работает вне дома. Параллельно возрастают требования к квалификации кадров. С одной стороны, система нуждается в полной профессиональной занятости женщин. С другой стороны, расширяется государственная поддержка материнства, увеличивается срок декретного отпуска[189]. В результате устанавливается некоторый компромисс — государство разделяет с женщинами заботы материнства, вмененного как обязанность, женщины в ответ избегают претензий на гендерное равноправие в семейной сфере и уступают мужчинам лучшие места в профессиональной сфере. К феномену советской гендерной бесконфликтности я вернусь в следующей главе.

Еще в 1960-е годы заметно возрастает количество детских садов. Однако младенцам, по возможности, стараются обеспечить домашний уход до трехлетнего возраста. В 1970-е годы начинает ставиться под сомнение идея полностью обобществленного воспитания детей. В средствах массовой информации возникает дискуссия о том, что никакой социальный институт не может заменить ребенку материнской ласки и заботы в первый период его/ее жизни. Распространяется мнение, что женщины сами хотят заботиться о своих малышах так долго, как это возможно[190]. Тем не менее «сидеть дома с детьми» свыше трех лет считается проявлением не соответствующего званию советского человека гедонизма. К тому же зарплата матери в большинстве случаев чрезвычайно важна для семейного бюджета.

Говоря о методах воспитания, принятых в этот период, Катриона Келли отмечает, что на смену педагогической парадигме Антона Макаренко вместе с чрезвычайно влиятельным подходом Бенджамина Спока пришла концепция психологического развития детей. Иллюстрируя свой тезис, исследовательница цитирует, в частности, газету «Неделя», которая со своих страниц высказывает мнение, что «балованные» дети лучше адаптируются в коллективах, чем воспитанные в строгости. Это высказывание является свидетельством возникшей дискуссии о важности уважения, терпения и понимания в воспитательном процессе. В этот период начинают появляться публикации о том, что мальчиков необходимо приучать к «помощи по дому»[191].