умными, благородными людьми, которые любят свой город и хотят, чтобы он процветал.

Ну конечно могут! Почему Сен-Ив преподносит тот факт, что он увидел в инорожденных простых людей, как что-то невероятное? Почему инорожденные должны доказывать свою ценность, обслуживая город, который при любой возможности вытеснял их на задворки? Защищать тех, кто создал эту гнилую систему, из-за которой инорожденных стали бояться? Ио дрожала от ярости. Какой же пропагандистский бред – и самое ужасное, что собравшиеся в зале всё это проглотили!

– Я знаю это, друзья, – сказал Сен-Ив, – потому что тесно сотрудничал с инорожденными, чтобы сформировать пункты моей Инициативы. И потому что… – По толпе пробежал ропот волнения. – Я очень сильно влюблен в одну из них.

Он указал рукой на боковую дверь – ее тотчас осветили прожекторы.

– Мои дорогие друзья, – произнес Сен-Ив, – позвольте представить вам мою лучшую подругу, любовь всей моей жизни, а со вчерашнего дня и мою невесту – Таис Ора!

Глава 18. В основном из-за тебя

Ио ожидала, что она будет в шоке, что ее охватит гнев или печаль, но ничего не произошло. Из глубины сознания вяло выползла одна-единственная мысль: «Таис выглядит сногсшибательно».

Большую часть своей жизни Таис была стройной и бледной сильфидой: торчащие ребра и острые скулы. Теперь же их остроту сглаживала приятная полнота щек. Румяная кожа буквально сияла. Изгибы ее тела казались идеальными – лишь бедра были чуть шире принятых стандартов – как и у любой женщины в семье Ора. Ее шелковистые каштановые волосы длиной чуть ниже ушей красиво обрамляли лицо. На веках блестели тени, на губах – сливовая помада, а на тонкой шее – ожерелье из нефритовых бусин. Стук ее высоких каблуков эхом разносился по сцене, а белая юбка грациозно колыхалась при каждом шаге. Она выглядела именно так, как обычно представляют себе девушку с Ганноверской улицы. Улыбчивая, жизнерадостная, сияющая.

Она вложила свою ладонь в ладонь Сен-Ива и позволила ему притянуть ее к себе. Он поцеловал ее в лоб. Это был трогательный момент – из тех, что запечатлевают на обложках любовных романов, – и от этой сцены Ио одновременно смутилась и пожелала большего.

Затем кто-то выкрикнул:

– Как он сделал предложение?

Стоящая на сцене Таис улыбнулась Сен-Иву краешком рта – выражение, так хорошо знакомое Ио. Ио приготовилась испытать шок, услышав голос сестры спустя целых два года после «Оставьте меня в покое. Вы и так уже сделали достаточно».

– Мы просматривали заметки для сегодняшней презентации, сидя на полу в нашей гостиной, в окружении пустых коробок из-под айенской еды, – влюбленно произнесла она. – И вдруг он взял меня за руку и сказал, что без меня у него ничего бы не получилось. Что без меня он ничего и никогда не захотел бы сделать. И подарил мне кольцо своей бабушки. – Таис продемонстрировала залу безымянный палец – и толпа буквально обезумела, взорвавшись аплодисментами, свистом и одобрительным улюлюканьем.

– Моя невеста, – Сен-Ив перекрикивал шум, – рождена мойрой. Она прядильщица. Она была первым добровольцем, присоединившимся к нашей Инициативе, чтобы использовать свои силы для выявления связей между инорожденными и их жертвами. Скажи, дорогая, почему ты к нам присоединилась?

– В основном из-за тебя, – рассмеялась Таис, и зал взорвался хохотом вместе с ней.

Им это нравилось. Они купились на это. Но только не Ио. Это не Таис. Та Таис, которую знала Ио, без раздумий ушла от Томаса Маттона. Она стремилась построить империю собственными руками, не жертвуя тем, кем была и во что верила. Кто эта самозванка с модной прической и дорогим ожерельем? С ослепительным женихом, который воплощает в себе все, что Таис всегда ненавидела: богатых парней, мечтающих стать спасителями инорожденных, и привилегии во всей их прогнившей красе. Она просто не может быть Таис.

– Но все же, – снова заговорила Таис. – Инициатива необходима. Ее нужно было реализовать еще много лет назад, когда Орден Фурий оказался уничтожен. Это не только снизит уровень преступности в Аланте, но и снимет с инорожденных навешенный на них ярлык. Я родилась и выросла в Илах…

По залу пробежал неодобрительный рокот.

– Да. Именно так. Я знаю, каково это, когда на тебя смотрят свысока. Со мной и моими сестрами постоянно обращались плохо: требовали, чтобы мы работали за половину зарплаты или халтурили ради выгоды работодателей. Люди верят, что все инорожденные – продажные и испорченные, но это очень далеко от истины. Люк предлагает нам сотрудничество: мы, инорожденные, можем постараться – и сделать этот город лучше.

«Постарайся – и сделай этот город лучше». Боги, эта фраза действительно в ее стиле. Таис всегда была идеалисткой. Она искренне верила, что если работать достаточно усердно, если выбирать благородство и доброту и оставаться верной своим идеалам, то можно изменить этот мир к лучшему. Лучшая версия себя и лучшая версия мира – вот ее вечная мантра. Но она ведь не могла искренне влюбиться в Сен-Ива, не могла искренне поверить, что он способен покончить с несправедливостью по отношению к инорожденным, просто заставив людей работать вместе? Таис ведь не настолько наивна… Или нет?

Когда аплодисменты стихли, Сен-Ив сказал:

– Позвольте мне представить остальных членов команды: наших замечательных инорожденных волонтеров и полицейских, которые будут работать под нашим началом. – Он стал перечислять имена – названные им люди поднимались на сцену. Ио не слушала: она смотрела только на Таис, которая, улыбаясь, стояла рядом с Сен-Ивом и подсказывала вопросы, которые ему следовало задать команде. Она выглядела такой счастливой.

«Мне казалось, – говорила Ава, – что, пока вы работали вместе, ты была несчастна… А теперь ты счастлива. И она счастлива. Может, ее решение держаться подальше не такое уж и плохое, а?» Знает ли Ава, что – кто – делает ее сестру счастливой? Не потому ли она ничего не сказала Ио – догадывалась, что та этого не одобрит? Ио не могла не спросить себя: может, именно поэтому Таис и не хотела, чтобы Ио знала о ее возвращении? Может, это она всему виной – она причина того, что сначала Таис оставила их, а теперь попала в сети Сен-Ива?

Ио рухнула в кресло, продолжая наблюдать за происходящим. На сцене стояло уже более двадцати человек разных пола и расы – и все они с обожанием смотрели на Сен-Ива, в особенности Таис.

– Ио, – прошептал Эдей, наклоняясь к ней, – это твоя сестра?

– Да.

– Ты знала? – В его голосе звучало подозрение. Она повернулась и взглянула на него: брови нахмурены, но он все же изучал ее, а не людей на сцене.

– Нет. Клянусь, я вижу ее впервые за два года.

Он кивнул.

– Пожалуйста, не…

– Я не скажу Бьянке, – пообещал он. – Ты и правда ее боишься?

– А не стоит?

Он окинул зал серьезным взглядом.

– Полагаю, что стоит. – Какое-то время они сидели молча. – Послушай, я хотел сказать тебе, что, эм… Думаю, ты права. Насчет того, что терпимость к насилию сама по себе тоже является насилием.

Она сказала не совсем так, но его версия звучала даже лучше. Глубже.

– И я хотел сказать… пророчество муз… это ерунда. Девять тебя совсем не знают. Не знают, кто ты и что будешь делать. Оно не сбудется лишь потому, что их протеже написали об этом стихи и нарисовали твои портреты. Решать только тебе.

Ио захотелось уткнуться лицом ему в плечо, почувствовать его руки. Она хотела утонуть в его нежности, укутаться в его мягкий голос, укрыться за его спиной от опасности – она чувствовала себя ножом, выхваченным из сжатого кулака.

– Именно это я больше всего и ненавижу в силах вроде тех, какими обладают Девять, – продолжил он, не обращая внимания на то, что ее сердце медленно тает. – Говорить о будущем так, будто это нечто конкретное, будто наши судьбы предрешены, а они расшифровывают их, как страницы ветхой книги. Судьба лишает нас выбора, а я так жить не могу. И не буду.

Ио откинула голову на бархат сиденья. Балкон вверху был увенчан узором анемонов и волн. «Судьба лишает нас выбора». В словах Эдея не было ни лжи, ни гнева, ни жестокости. Для него это был просто факт, тривиальный в своей абсолютности. Но для Ио это оказалось настоящим ударом: каждое слово заново вскрыло недавно зажившие раны. Судьба и выбор – она виновна в том, что лишила его и того и другого. Ио размышляла о том, как Эдей, должно быть, сожалеет, что не может сделать для Чимди больше, как он злится из-за манипуляций Девяти, о милых ободряющих словах, которые он только что сказал. Что бы такой нежный и благородный