— О чем это ты? — переспросила мама.

Я лягнула брата под столом.

— А-а-а. И доктор Прицкер сказал, что я смогу лечить животных. Как вы думаете, папа? Он сказал, что для этого нужно целых два года учиться и что это ужасно трудно и стоит кучу денег.

Отец задумчиво оглядел Тревиса, а потом сказал:

— Население Техаса растет, а значит, растет и потребность в говядине. Очевидно, понадобится больше ветеринаров. Будет неплохой доход для тебя и твоей будущей семьи.

Он улыбнулся и добавил:

— Мальчик мой, недурная профессия. Уверен, что мы сможем послать тебя в колледж.

Тревис просиял, повернулся ко мне и сказал:

— Кэлли поменяла повязку Королю Артуру, и доктор сказал, что у нее отлично получилось. Из нее тоже выйдет хороший ветеринар.

За столом повисло молчание. Я вдруг поняла, что надо брать быка за рога.

— Может быть, мы с Тревисом сможем учиться вместе.

Мама с папой застыли от изумления. Даже дедушка вышел из своей обычной задумчивости и с интересом глянул на меня. Отец посмотрел на маму и прочистил горло:

— Мы, наверно, сможем послать тебя в колледж на год. Тогда ты получишь диплом учительницы. Я подумаю.

Я не верила своим ушам. Год. Не два.

— Кто знает? — продолжал он, беспомощно глядя на маму. — Может быть, ты, хм-хм, за это время повстречаешь молодого человека и выйдешь замуж.

Один год. Не два. Один. Значит, мне положена ровно половина того, что положено Тревису. Как тут удержаться от вопроса, который, как я вдруг поняла, мне хотелось задать всю жизнь:

— Почему такая несправедливость?

Папа с мамой уставились на меня, как будто у меня выросла вторая голова.

— Отличный, между прочим, вопрос, — пробормотал дедушка.

— Вы думаете, что у меня ума не хватит? Да?

Мама не знала, куда девать глаза.

— Не в этом дело, Кэлпурния. Просто…

— Просто что? — перебила я.

Она бросила на меня взгляд, который ясно говорил: я рискую выйти за рамки допустимого поведения.

— Не будем сейчас заводить длинную дискуссию. Дело в том, что у нас на тебя другие планы. Разговор закончен. Сал, пожалуйста, передай папе подливку.

Перед глазами стоял красный туман. От гнева чесалась шея. Началось новое столетие. А я-то думала, я — образец современной американской девочки. Даже не смешно! Горло сжалось, но я выдавила из себя:

— А мои планы, как насчет моих планов?

— Зачем тебе идти в колледж? — фыркнул Ламар. — Ты просто девчонка. Девчонки не в счет.

— Ламар, — нахмурился отец, — не разговаривай с сестрой таким тоном.

Даже страшная ярость не помешала мне заметить разницу между тем, что отец сказал, и тем, о чем он умолчал. Он не сказал, что Ламар не прав, просто пожурил его за грубость.

Я пыталась подыскать достойный ответ Ламару, найти убедительный аргумент для родителей, но к ужасу своему вдруг бурно разрыдалась. Все уставились на меня, и от их взглядов меня окатило невыносимым жаром. Я выскочила из-за стола и помчалась наверх, рухнула на противный матрас. Никто не пришел, чтобы меня утешить, никому нет до меня дела. Я вытерла предательские слезы и сообразила, что впервые в истории кому-то из детей нашего семейства удалось покинуть столовую без разрешения. Крошечная, но победа. Мало. Ужасно мало.

Через час поднялась наверх Агги. Пора было ложиться спать. Я бурлила как вулкан, впадая то в ярость, то в тоску.

— Ну ты даешь, — начала кузина.

— Заткнись, — рявкнула я в ответ. — Тебя не спрашивают.

И отвернулась лицом к стене.

Она явно не знала, что сказать. Впрочем, я тоже. Никогда еще я так не разговаривала со старшими. Даже с Ламаром.

В конце концов все сводится к одному вопросу: я что, не такая умная, как братья? Ответ: конечно, нет.

Я гораздо умнее.

И если в жизни придется всего добиваться самой, пусть будет так. Как-нибудь разберусь.

Это было в субботу, в одну печальную субботу. Весь день лил холодный дождь. Мне было велено сидеть в гостиной на скамеечке и вязать еще одну варежку. Я вязала все лучше. Но радовало ли меня это? Нисколько.

Мама с Агги трудились над вышивкой. Джей Би в углу возился с деревянными кубиками, что-то бормотал себе под нос и время от времени смеялся над чем-то, понятным ему одному. В камине горел веселый огонь, трещали пекановые дрова, искры летели из-за каминной решетки, стараясь оживить унылый день и развеять мое не менее унылое настроение.

Зазвенел дверной колокольчик, возвещая перерыв в работе. Я вскочила на ноги.

— Я открою!

Это моя учительница мисс Харботтл явилась что-то обсудить с мамой и Агги. Я пристроила ее отсыревшее пальто и зонтик, с которого так и текло, на вешалку в холле. В простом черном платье и промокшей шляпке она была похожа на мокрую ворону.

— Как ты поживаешь, Кэлпурния?

— Очень хорошо, спасибо, мисс Харботтл, а вы?

Я сделала реверанс; кажется, это ее порадовало. Обычный обмен любезностями. В школе меня упрекают в излишней дерзости (поэтому мне частенько приходится стоять в позорном углу), но вне школы я до странности робею в присутствии мисс Харботтл. Школа — ее естественная среда, и всегда чуточку страшновато видеть ее «во внешнем мире». Ну, вроде как наткнуться на змею в своем собственном ящике или на броненосца у Тревиса в спальне.

Я проводила учительницу в гостиную, мама и Агги встали, поздоровались и вежливо поинтересовались ее здоровьем.

— Кэлли, попроси, пожалуйста, Виолу подать чай, — сказала мама.

Я с легким сердцем поскакала в кухню. Чай для такой важной гостьи, без сомнения, включает Виолин слоеный шоколадный торт, самый вкусный торт на свете. Нам, детям, он доставался только по особо торжественным случаям. Раз уж я оказалась в нужном месте, почему не выпросить кусочек? Буду передавать чашки (и торт), вообще изображать хорошую девочку.

Виола чистила — что бы вы думали? — конечно, картошку.

— Мама велела чай. Да, и шоколадный торт на четверых.

Я не посчитала младшего брата. Это уж было бы слишком. В крайнем случае дам ему откусить от моего.

Виола оторвалась от картошки и покосилась на меня.

— Сервиз парадный?