Это уже очевидно из руандийского случая, но дополнительные доказательства можно найти и в менее экстремальных формах. Даже когда нападения и убийства происходят точечно и дозированно, они все-таки могут опрокинуть слабый политико-культурный баланс, необходимый для сохранения мира и стабильности. Вбивая клинья между группами граждан, руководители стран сплачивают свой электорат, но неизбежно усиливают социальную напряженность. Из-за раздувания роли и полномочий полиции и спецслужб «силократу» становится трудно удержать себя от принуждения все в более широких сферах жизни страны[367]. А вооружая и спонсируя банды и неофициальные формирования, режимы рискуют потерять контроль над политическим порядком в стране в долгосрочной перспективе.

Опасности, которые несет политическое насилие, особенно велики в странах, недавно вышедших из военных конфликтов. Хотя международные игроки часто рассматривают проведение выборов как успешное завершение мирного урегулирования[368], такие голосования могут иметь пагубные последствия, если власть отпустит тормоза.

Риски послевоенных выборов хорошо иллюстрируются на примере Камбоджи. После падения кровавого геноцидного режима красных кхмеров в 1979 году и окончания последующей вьетнамской оккупации в 1993 году в стране были организованы выборы. Частично из-за того, что они тщательно регулировались международным сообществом и проходили под контролем Временного органа ООН в Камбодже, результат был относительно успешным. Хотя Нородом Ранарит и его монархическая партия ФУНСИПЕК («Национальный объединенный фронт за независимую, нейтральную, мирную Камбоджу») получили большинство голосов, он сформировал правительственную коалицию с Народной партией Камбоджи (НПК), чей лидер Хун Сен стал вторым премьер-министром.

Однако Хун Сен, в прошлом премьер-министр и красный кхмер, не собирался оставаться на втором плане. Вслед за столкновениями между двумя фракциями, в ходе которых погибли десятки человек, он решил свергнуть Ранарита и захватить власть в ходе переворота. Согласно информации Центра ООН по правам человека в Камбодже, в этот период было совершено больше сотни политически мотивированных убийств[369], что описывалось как «организованная кампания по запугиванию, пыткам и казням без суда и следствия»[370].

Когда Хун Сен закрепился в армии и правительстве, его убедили не откладывать выборы 1998 года, которые были заранее запланированы. Но предвыборная гонка проходила в максимально сложной обстановке: «Чиновники из НПК принуждали избирателей приносить клятву, что они проголосуют за их партию, иногда в присутствии буддийских монахов. В ряде случаев местным жителям давали выпить из стакана, на дне которого лежала пуля для устрашения – это должно было доказать их верность партии НПК»[371]. В общей сложности Центр ООН по правам человека в Камбодже расследовал 140 сообщений о политических расправах с 20 мая по 27 июня 1998 года, включая 12 смертей[372].

На этом фоне результаты выборов были очевидны заранее. Хун Сен получил пост премьер-министра, а его партия сформировала парламентское большинство в Национальной ассамблее. С тех пор власть находится в руках НПК.

Как хорошо видно на примере камбоджийского опыта, проведение выборов в неспокойной обстановке может нанести урон как национальному единству, так и долгосрочной демократизации. Поэтому крайне важно противодействовать применению насилия в период выборов, пусть это и трудная задача. Ни один из описанных в этой главе эпизодов не расследовался в суде успешно, а главные действующие лица не понесли наказания. На это есть очевидные причины. Когда насилие разворачивается со стороны правящей партии, правительство очень заинтересовано в сокрытии улик. Учитывая, что в большинстве фальшивых демократий полиция, СМИ и суды не могут похвастаться автономностью, прокурорам по электоральному насилию практически нереально продвинуть дело, если только обвиняемые – не оппозиционеры и не бывшие союзники, впавшие в немилость.

Впрочем, в некоторых случаях предыдущее применение насилия становится новым барьером для проведения политических реформ, поскольку те, кто был замешан в кровопролитии, – ополченцы, спецслужбы, политики – отчаянно сражаются, чтобы не уступить власть оппозиционной партии, которая может инициировать законодательное преследование за прошлые нарушения. Как мы отмечали в предисловии к этой книге, когда перед автократом маячит перспектива суда, у него появляется дополнительный стимул для фальсификаций – сохранение своей неприкосновенности.

Укрепление демократии и борьба с политическим насилием

Мы подходим к вопросу, что может сделать международное сообщество, чтобы предотвратить худшие проявления политического насилия. Западные страны уже давно закрепили за собой право вмешиваться в серьезные нарушения прав человека[373]. Современная форма такого вмешательства видна на примере Сирии: в апреле 2017 года президент Башар Асад отдал приказ о химической атаке зарином[374] против собственных граждан в городе Хан-Шейхун[375]. Даже по меркам затяжной гражданской войны, известной своей жестокостью, тотальная химическая атака была возмутительна и привлекла внимание журналистов всего мира.

В свою очередь, фотографии детей с пеной изо рта оказали большое впечатление на американского президента Дональда Трампа. Он посчитал, что Асад перешел черту и что теперь долг уважающих себя наций – вмешаться в конфликт[376]. Вскоре президент США приказал запустить 59 ракет по сирийской авиабазе. Цель атаки – помешать режиму Асада применять химическое оружие, а также продемонстрировать, что он не останется безнаказанным.

В свою очередь, реакция Трампа оказалась весьма неоднозначной и спровоцировала новые ожесточенные дебаты между странами. Пока союзники Асада убеждали, что нет доказательств связи между газовой атакой и приказами Асада, целый ряд критически настроенных газет обсуждал, откуда у сирийского президента такое оружие. Выдвигалась гипотеза, что его продала Асаду Великобритания, которая на словах выступала против его режима[377]. Другие полагали, что эскалация военных действий может ухудшить ситуацию[378]. Как бы то ни было, все сходились на том, что некоторые формы государственного насилия, при наличии доказательств, оставлять без внимания нельзя. В конце 1990-х годов это мнение легло в основу создания особого органа – Международного уголовного суда, о котором мы уже немного говорили. Многие страны согласились, что существуют серьезные преступления против человечества, которые иностранные державы не должны игнорировать. Идею создать МУС, имеющий полномочия преследовать лидеров стран за масштабные преступления (например, геноцид), поддержали 139 стран[379].

В теории появление такого суда было решительным шагом в борьбе с автократическими перегибами. Хотя из 139 стран, подписавших Римский статут[380], лишь 118 его в итоге ратифицировали, то есть были готовы использовать внутри страны, все равно это достаточно весомый показатель. В список также вошли многие государства за пределами традиционного клуба западных либеральных демократий. Более того, решение суда начать расследования преступлений в Кении, описанных чуть выше, показывает возможность МУС наказывать преступников, совершивших электоральное насилие, что отпугивает автократов от данного инструмента. Но, как мы видели, МУС сталкивается с большими препятствиями в том, чтобы эффективно прорабатывать преступления, совершенные властью. Первое мы уже описали: используя вооруженные группы, не относящиеся структурно к государству, руководитель страны может затруднить международному прокурору сбор