не менее, он борется, чтобы держать это подальше от меня, его челюсть решительно сжата.

Одним быстрым движением ему удается просунуть пальцы под голову мутанта, и со звуком рвущейся плоти он отрывает ее от тела существа. Он катится, как мяч, по блестящему полу, капая темной, почти черной жидкостью, которая растекается за ним, пока не останавливается у моих ног.

Подтягивая колени к груди, я проглатываю крик, застрявший в горле, глаза прикованы к зубам, которые могли бы легко разорвать мою плоть, как горячие лезвия разрезают инжир. Мое тело сотрясается от ужаса и шока, и только когда крепкие руки Валдиса скользят под моими ногами, поднимая меня с пола, я отвлекаюсь от отрезанной головы. Словно зверь, несущий раненую птицу, он прижимает меня к своей груди и шагает к двери в дальнем конце.

Руки обвиваются вокруг шеи Валдиса, я прячу лицо у него на груди. Рыдание пытается вырваться наружу, но не может. Я измучена. Слаба. За гранью ужаса.

— Джентльмены. Голос доктора Эрикссона прорывается сквозь шум крови, бьющейся в моем черепе.

— Я представляю вам проект Альфа.

Мое тело легко падает на матрас кровати в камере Валдиса. Если бы кто-нибудь из охранников снаружи попытался помешать ему привести меня сюда вместе с ним, я уверена, их постигла бы та же участь, что и теперь уже безголовое существо. Мне неохота отпускать его шею, но я отпускаю, и я сворачиваюсь в клубок, дрожа, когда он укрывает меня одеялом, которое хранит его успокаивающий аромат.

Щелчок двери заставляет вздрогнуть мои мышцы, и мои глаза обшаривают комнату в поисках другого существа, но нежное скольжение ладони Валдиса посылает по мне прилив спокойствия.

— Все в порядке. Ты в безопасности.

Он снимает шлем и сползает по стене рядом с кроватью, откидывая голову назад с гримасой, которая говорит мне, что его раны болят так же сильно, как и у меня на ноге. Вместо того, чтобы заняться своим первым, он отрывает от простыни квадратик ткани и, наклоняясь вперед, прикладывает его к моей ноге и надежно перевязывает рану. Я тянусь, чтобы оторвать кусочек и для него, но он хватает меня за руку, качая головой.

— Я в порядке. Отдохни немного. Они скоро будут здесь с армией.

— Тем не менее, ты ранен.

— Ничего такого, через что бы я не проходил раньше.

— Спасибо тебе… за то, что ты там сделал.

— У меня не было выбора.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не мог стоять в стороне и смотреть, как эта штука проделывает с тобой все по-своему. Кадмус тоже, если уж на то пошло.

Его слова — краткое и желанное отвлечение от вида торчащего органа существа и ужаса от того, что оно планировало с ним сделать.

— Но ты … у тебя не было никаких возражений. Когда доктор Эрикссон спросил.

— Я знал, что Кадмус не настолько глуп, чтобы прикасаться к моей женщине, не на моих глазах.

Мой живот не должен трепетать при звуке, когда он называет меня своей. Мне тоже не следовало бы хотеть знать, как ощущаются его руки на моем теле, после того, как я перенесла такую травму, но я хочу. То ли из-за адреналина, то ли из-за слишком многих дней, проведенных в изоляции, я хочу, чтобы его руки были на мне. — Валдис…

Его глаза встречаются с моими, и именно тогда я вспоминаю предупреждение, но это не имеет значения. Я бы приветствовала его вес на себе, даже если это раздавит меня. Однако он не двигается, но выжидающе смотрит на меня мгновение. Когда я ничего не говорю, он поднимается с пола и, прихрамывая, пересекает комнату, хватая кувшин с маленького столика в изножье кровати. Мой рот сжимается при виде того, как он наливает воду в чашку.

Слегка прихрамывая, он возвращается ко мне и, обхватив большой ладонью мой затылок, опрокидывает воду мне в рот. Он стекает из уголка моих губ, когда я проглатываю его обратно.

Когда он опускает чашку, в его бурных серых глазах, кажется, мелькает что-то еще. Своего рода голод, который выходит за рамки еды или воды. Рука, все еще приклеенная к моему затылку, он притягивает мое лицо к своему, и в тот момент, когда его губы наклоняются к моим, бабочки в моем животе взрываются.

Его губы на вкус как специи и металл — восхитительный аромат, который я хочу проглотить.

Поцелуй начинается медленно и лениво, языки исследуют губы, дыхание смешивается, тихие стоны задерживаются за сомкнутыми ртами.

Его хватка на моей шее становится крепче, языки превращаются в зубы, дыхание становится пылким и прерывистым, а его стон превращается в рычание. Сильная буря, которая начинается как легкий дождь и проносится надо мной, принося гром и молнию.

Внезапная потребность, которую я испытываю к нему, вызывает пламя в моей крови. Я обвиваю руками его шею, и он поднимает меня с кровати к себе на колени, где сам садится у стены.

Вцепившись в его скальп, я поглощаю вкус, который заставляет меня жаждать большего. Еще его. Ноги вытянуты на его массивных бедрах, я чувствую, как его эрекция прижимается к моему естеству. Это намного больше, чем выпуклость в брюках Дина.

Я прерываю поцелуй, поворачивая голову в сторону, и хмурюсь при воспоминании.

— Ты в порядке? Звук сильного, но нежного голоса Валдиса прогоняет эти мысли прочь, и мой разум возвращается к тому, что было раньше, когда я смотрела, как он проваливается сквозь потолок, словно Бог, пришедший спасти меня.

Я киваю и прижимаюсь к его выпуклости, наблюдая за тем, как его голова откидывается назад, взгляд тяжелый и голодный. Все так, как описала Роз. Почти приятно видеть, как он так реагирует на прикосновения. Я провожу кончиками пальцев по шраму вдоль его челюсти и губы, а также по тому, что над рабской лентой на горле, разглядывая их неровные, грязные швы. Жизнь наградила его этими шрамами, но по какой-то странной причине мне вдруг захотелось быть тем, кто их залечит. Я хочу проникнуть в его темноту и осветить те части, которые никогда не чувствовали тепла света.

Прижимаясь своими губами к его губам еще раз, я краду его дыхание, вбирая его в свое тело, и когда его большие руки обвиваются вокруг меня, притягивая ближе, я не хочу, чтобы он отпускал меня.

Его руки повсюду — по моей спине, ребрам, бедрам, — как будто выискивают каждый дюйм моей плоти.

Я понимаю, что он — моя безопасность, и его поцелуй — мое спасение в этом месте.

За этими губами скрывается безмолвная история, история страдания и агонии, которую я жажду узнать, в то время как он наслаждается этим моментом между нами, относясь к соединению с таким почтением, что я задаюсь вопросом, целовался