в которой каждый гражданин живет так, как сейчас — обитатели центра столицы! Следуйте за мною, и я покажу вам эту державу.»

Мира в сомнении покачала головой, прочтя эти слова. Конечно, она не посмела бы назвать императора наивным человеком… но хорошо помнила четыреста миль глухих лесов, скользкой грязи, угрюмых деревень между Клыком Медведя и Лабелином. Мира не представляла себе, сколько пудов золота и десятилетий труда уйдет на то, чтобы связать рельсами хотя бы эти два города. А уж всю империю…

На следующих страницах Мира нашла портрет своего сюзерена. Граф Виттор Шейланд, правитель Предлесья и Поречья — узкой и скудной полосы земель, вытянувшейся вдоль судоходной реки Торрей. Мира видела его всего дважды в жизни и с трудом узнала на портрете. Молодой мужчина лет тридцати, вьющиеся каштановые волосы, острый нос и подбородок… Самой примечательной чертой графа Виттора была кожа: неестественно белая, словно перо чайки. Мира перепугалась и завизжала, когда впервые увидала его. Ей тогда было лет семь, мертвенно бледный граф показался малышке ожившим скелетом. Отец был красным от стыда, когда просил за нее прощения у сюзерена, а тот широко улыбнулся в ответ и протянул Мире раскрытые ладони:

— Вот, крошка, потрогай — я теплый, не мертвец.

Она осторожно дотронулась, руки графа оказались горячими и мягкими. Таким он и вспоминался ей теперь: открытым и мягким человеком с улыбкой на лице. Изо всех первородных, кого знала Мира, в нем было меньше всего гордыни. Возможно, причина в том, что Виттор — граф лишь во втором поколении. Его предки были купцами, весьма преуспели в банковском деле и сумели породниться с Великим Домом Шейланд.

На соседней странице размещался портрет другого вельможи, и он составлял разительный контраст с улыбчивым Виттором. Все черты человека на гравюре были пропитаны надменностью: неестественно ровная осанка, холодный взгляд в сторону и вдаль, задранный подбородок, орлиный нос, холеная бородка, даже плащ, перекинутый через сгиб руки. На плаще различался герб вельможи — крепостная башня на фоне заходящего солнца. Этого человека Мира не знала в лицо и нашла в тексте его имя и титул: Айден, герцог Альмера, советник двух императоров. Что может объединять его с Виттором Шейландом, кто поместил на соседние страницы столь непохожих людей?

«Верные соратники владыки» — так говорил о них автор книги. На памятном заседании Платы, где император Адриан заявил о своих колоссальных планах на будущее, два землеправителя горячо поддержали его. Ими были граф Виттор Шейланд и герцог Айден Альмера.

Мира слегка нахмурилась, стараясь прочесть между строк недосказанное. Конечно, книга была полна лестных слов о владыке, графе Витторе и герцоге Айдене. Иначе и быть не могло: о высшей знати в книгах пишут либо хорошее, либо ничего. Однако, если вдуматься глубже, выходило, что из тринадцати Великих Домов, управляющих землями империи, далекоидущий план владыки поддержали только два! Ни Южный Путь и Литленд — ближайшие соседи Короны, ни Надежда — золотоносное центральное герцогство, ни Ориджин — верный клинок императоров на протяжении двухсот лет, — никто из них не упоминался в числе «соратников владыки». Выходило, что одиннадцать из тринадцати Великих Домов не пришли в восторг от идеи связать всю империю рельсовыми дорогами. Интересно, почему? Возможно, как и Мира, считают это баснословной и непосильной задачей?.. Надо будет узнать, что думает об этом леди Сибил.

Поезд шел, скользя по рельсам мягкими колесами. За окном возникали и исчезали деревни, города, замки; равнины сменялись холмами, холмы — озерами. Реки, извиваясь, то придвигались к дороге, то откатывались, то проныривали прямо под рельсами, и поезд пересекал их по невидимым из окна мостам… Картины сменялись так быстро и часто, что Мира не успевала всмотреться и запомнить. Однако само течение просторов за стеклом, ощущение громадного расстояния, пройденного и покоренного, успокаивало ее. Поезд шел, и Мира чувствовала себя живой. Обе ночи в вагоне она крепко проспала.

Утром третьего дня, точно согласуясь с расчетами Миры, поезд въехал в Фаунтерру — столицу империи Полари, старейший и величайший город подлунного мира.

* * *

Города, деревни, почтовые станции, гостиницы, леса, поля… Все, увиденное Мирой за прошедший месяц, переполнило ее память, спуталось в пеструю неразборчивую смесь. Девушка обнаружила, что не в силах впитать, воспринять еще один город. Карета везла Миру столичными улицами, она смотрела в окно, безразличный невидящий взгляд скользил по домам, площадям, скульптурам, башням. Город был огромен, и Мире не удавалось разглядеть его лицо. Одно приметилось отчетливо: здесь очень много башен.

— Зачем их столько, миледи?..

— У столичной знати, дитя мое, есть традиция: пристраивать башни к своим домам. Над ними поднимают флаги или крепят жестяные гербы, чтобы жилище вельможи было заметно издали. Потому Фаунтерру и зовут Городом Трехсот Башен.

Особняк, куда привез Миру экипаж, также был украшен вышкой. Дом располагался сразу по двум сторонам улицы: на одной стороне — хозяйственное строение с конюшней и жилищем для слуг, на другой — трехэтажный господский особняк с пристроенной к нему двухсотфутовой башней. Окрашенная в зеленый цвет Нортвудов, она выделялась, к тому же необычной трехгранной формой. Галерея, связывающий жилое строение с хозяйственным, проходила прямо над улицей, как арочный мостик. На крыше особняка, в тени башни, окутывалась ветвями плюща уютная беседка.

— Мой дом знает каждая собака! — похвалилась графиня. — Когда хотят указать дорогу, говорят: «От дома Сибил иди туда-то…»

Их ожидали слуги и стражники: два десятка человек выстроились в главной зале поприветствовать хозяйку. Графиня сочла нужным сперва осмотреть дом, затем похвалила слуг за чистоту и порядок, раздала каждому по монетке. Она представила челяди Миру, назвав ее: «моя дорогая дочь Глория». Никто не выказал удивления: очевидно, настоящая Глория не бывала в столице и не попадалась на глаза здешним слугам.

Мире выделили комнату на втором этаже. Она села на подоконник, устремив взгляд на улицу. Непрерывной струйкой текли люди, прокатывали телеги и экипажи, грохотали всадники. Люди носили непривычные наряды: остроносые башмаки, аккуратные темные сюртуки, рубахи с белоснежными манжетами и воротами. Упряжные кони были огромны и могучи, как быки. Всадники носили на боках тонкие шпаги вместо мечей, никакой брони — даже кожи, никаких гербов на груди или предплечье. Здесь было странно — совсем не так, как на Севере, даже пахло иначе: цветением, влагой, штукатуркой, смолой, но не навозом или помоями.

Однако в голове у Миры все же не укладывалось: я в столице?.. Какова она — столица?.. Не вижу, не чувствую…

Вечером к леди