Птицелов взобрался на трап, что соединил баржу с причалом. К мутанту сейчас же подлетели стрекозы. Поглядели на чужака радужными глазами, покрутились перед лицом и улетели прочь. Птицелов принюхался: из джунглей сладко пахло цветами, прелой листвой и чуть-чуть — болотной тиной. От причала убегала дорожка, выложенная бетонной плиткой. На стыках плит выросли деревца и роскошные кустарники. До станции, очевидно, было рукой подать.

Облом хлопнул Птицелова по плечу; они переглянулись и сошли на причал.

…Углубились на несколько шагов в джунгли и сразу же потеряли баржу из виду. Да что там баржу — Голубой Змеи не видно стало. Даже запах воды перестал ощущаться.

— Пойдем-пойдем, корешки, — взялся подгонять дэков Облом. — Один вверх поглядывает, второй пусть на кусты пялится.

Они шли вдоль заросшей тропинки минуты две, не больше. Потом прямо из зарослей проступила железная решетка. Толстые прутья обвиты лианами и плющом, поэтому дэки не сразу сообразили, что именно преграждает им путь. Дорожка обрывалась здесь же — скорее всего, под зарослями скрывались ворота.

Птицелов отдал карабин Облому, поплевал на ладони и без лишних разговоров взобрался на забор. Уселся, свесил ноги.

За оградой он обнаружил круглую площадку. На глаз прикинул диаметр — шагов тридцать от края до края. Площадка когда-то была забетонирована, но со временем бетон растрескался. Из трещин торчали теперь скелетированные ветви кустарников и пожухлая трава. «Гербициды…» — решил Птицелов. Ему стало очевидно, что, сдав джунглям ограду, обитатели станции из последних сил обороняют свое жизненное пространство.

В центре площадки выступал колпак капонира. Птицелов пригнулся к забору, почти лег на него: ему показалось, что в темноте за амбразурой вспыхнул огонек сигареты.

…Струя ослепительного пламени выплеснулась Птицелову в лицо.

Нет, не в лицо. Иначе превратиться бы Птицелову в пепел: столь высокой была температура горения. Залп из огнемета прошел ниже; вспыхнули и стали паром лианы на железных прутьях забора. Птицелов свалился внутрь ограждения.

Во второй раз огнемет не выстрелил. Наверное, стрелок решил сэкономить заряд.

Зато застрекотал автомат. Короткими очередями, зло, отрывисто: раз-два… раз-два-три…

Птицелов распластался на бетоне. Замер, зажмурился и слушал, как поют пули, рассекая воздух над головой.

Сначала он подумал: что же будет с ребятами? А потом: да какая это, массаракш, научная станция?! На военный объект напоролись! Теперь положат всех и имен не спросят…

Пропел рикошет, лицо обдало каменной крошкой. Птицелов поморщился и чихнул. Из капонира ответили длинной очередью.

Наконец стрелок угомонился. Но Птицелов не тешил себя надеждой: он понял, что боец в укрытии ждет, когда чужак приподнимет голову или зад.

— Не стреляйте! — заорал тогда Птицелов. — Я — делинквент! Служу Свободному Отечеству! Друзья, не стреляйте!

Стрелок выжидал.

— Делинквент я! На раскорчевку двигал! — снова воззвал Птицелов.

Он не очень-то рассчитывал докричаться до обитателей станции. Но не ждать же пока пристрелят?!

— На нас мезокрыл напал и ребят потрепал очень сильно… Не стреляйте! Офицер из Курорта сказал, что у вас можно оставить раненых… У нас раненых много, не доживут они до конца пути.

И вновь — тишина в ответ. Только шуршит листва, перекликаются растревоженные стрельбой птахи и едва слышно ругается Облом за забором.

— На раскорчевку отправили… Мутант я! Птицеловом зовут. Свой, друзья! Не стреляйте!

Раздался столь громкий визг, что у Птицелова заложило уши. С ветвей взлетела переполошенная стая, пронеслась над капониром темной тучей. Затем усиленный громкоговорителем голос произнес задумчиво:

— Птицелов, говоришь?..

— Да! Точно! — закричал Птицелов. Он не знал, хорошо ли, что стрелок знает его имя, или наоборот, плохо.

— Встать!

— Дудки! — отозвался Птицелов. — Вы же меня враз срежете.

— Встать, выродок! И лапы вверх! Не то из огнемета пройдусь по периметру!

Птицелов поднялся. Ситуация до зубовного скрежета напоминала встречу с Шестипалым и разведчиками в заснеженном гарнизоне. Тогда пулю ни за что, за просто так схлопотал доктор Таан — милейшей души человек и умница. Кто пострадает сейчас?..

Облом? Рубанок? Фельдфебель? Или его — Птицелова — путешествие закончится прямо здесь?

Он вдруг поймал себя, что думает в этот момент не о худышке Лие, не о похитителях людей, которым, видимо, посчастливится уйти от возмездия, и не о змееглазом Колдуне. А о том, как сильно его не радует перспектива присоединиться к раненым на барже, что подыхают нынче от боли, жажды и жары под тентом. Лучше уж пуля в лоб, чем, массаракш, такой расклад!

— Шагай вперед! — приказал голос. — И лапы!.. Лапы, массаракш, поднять!

Пошел. На негнущихся ногах. Спотыкаясь об трещины и цепляясь штанинами за ветви кустарников.

Возле капонира он увидел узкую дугу траншеи. Разбитые ступени вели вниз. Птицелов наклонился — бронированная дверь, через которую можно было попасть внутрь капонира, была открыта. А у порога стоял высокий молодой человек в черной накидке и целился в Птицелова из автомата.

— Вот так встреча, мутант! Спускайся, поболтаем о мезокрылах!

Птицелов подчинился. Не опуская рук, встал на ступени. И неожиданно его словно холодной водой окатили:

— Доктор Вику!

— Не доктор Вику, а господин младший штабс-ротмистр! Спускайся давай, нечего крысланов приманивать!

Бронированная дверь с лязгом стала на место. Птицелов оказался под бетонным куполом.

Первое, что цепляло взгляд, — это россыпи стреляных гильз на захарканном полу. Потом Птицелов увидел небритого солдата, меланхолично курящего в обнимку с баллоном от тяжелого огнемета. Был солдат грязен и не по уставу расхлюстан — хуже делинквента, честное слово! А судя по концентрированному запаху браги и насвая, не первые сутки пьян. И тут Птицелов догадался, что именно благодаря этому факту он, мутант, до сих пор жив. В другое время накрыл бы боец нарушителя объемным взрывом, огнемет-то у него что надо, в танковой броне дырку прожжет. В другое время…

Боец не сказал ни слова. А Вику крякнул, поднял тяжелую створку люка, мотнул головой, требуя следовать дальше, на подземный этаж. Ничего доброго это не сулило…

— Погодите, Вику!

Птицелов отступил. Рядовой тут же насторожился — словно цепной пес, в присутствии которого вздумали бранить хозяина. В мутных глазах появилась осмысленность, покрытые фривольными наколками ручищи тут же потянулись к автомату.

— Вы меня не слышите, Вику? Да у нас раненые погибают! Нечем даже боль ослабить!

Птицелов ощутил прилив жгучей ярости. Полуживые от беспробудного пьянства солдатики в сердце южных джунглей вздумали вести себя так, будто они командуют по меньшей мере округом! Конечно, неделя в скотской тесноте да на тухлых бобах ослабила его, но он сейчас возьмет их обоих да треснет для острастки лбами, чтобы искры из глаз! Не помогут автоматы!