— У нас дома слухов ещё больше. Поговаривают, что Бреннус принимает у себя в замке опасного гостя. Норманна, якобы владеющего искусством укрощать драконов. Мой король боится, что лорд Бреннус хочет захватить Квериг и заставить её сражаться на своей стороне. Воин из драконихи получился бы свирепый, и притязания Бреннуса не без оснований бы возросли. Вот почему меня послали уничтожить дракониху, прежде чем её свирепость обернётся против всех, кто противостоит лорду Бреннусу. Сэр Гавейн, вы, похоже, в ужасе, но я говорю как есть.

— Если я и в ужасе, то только потому, что ваши слова звучат правдиво. В молодости мне однажды пришлось сразиться с драконом, который был в рядах вражеской армии, и это было страшно. Мои товарищи, лишь мгновение назад алкавшие победы, окаменели от страха, стоило им его увидеть, а та тварь вдвое уступала Квериг в мощи и коварстве. Если заставить Квериг служить лорду Бреннусу, новые войны неминуемы. Однако надеюсь, она слишком дика для того, чтобы человек мог её укротить. — Он помолчал, взглянул на павшего солдата и покачал головой.

Вистан широким шагом подошёл туда, где стоял Эдвин, и, взяв мальчика за руку, осторожно повёл к трупу. Потом они какое-то время постояли бок о бок над телом солдата, Вистан что-то тихо говорил, иногда останавливаясь и заглядывая Эдвину в лицо, чтобы проверить его реакцию. Вот Вистанов палец прочертил в воздухе плавную линию, словно воин объяснял мальчику путь, проделанный его клинком. Всё это время Эдвин продолжал без выражения смотреть на павшего в бою.

Сэр Гавейн вдруг оказался рядом с Акселем.

— Очень печально, что это тихое место, дар Господень усталым путникам, осквернено кровью. Давайте похороним солдата побыстрее, прежде чем явится ещё кто-нибудь, и я отведу его лошадь в лагерь лорда Бреннуса, а заодно сообщу новость о том, что нашёл его после стычки с разбойниками и где друзьям искать его могилу. Вы же, сэр, — обратился он к Вистану, — возвращайтесь прямиком на восток. Бросьте думать о Квериг, потому что, уверяю вас, после того, что здесь сегодня говорилось, мы с Горацием удвоим усилия и уничтожим её. Теперь же пойдёмте, друзья, похороним павшего в земле, чтобы он смог спокойно вернуться к Создателю.

Сон от Акселя ускользал, несмотря на всю усталость. Монахи предоставили им комнату под самой крышей, но, хотя отсутствие необходимости мириться с идущим от почвы холодом и приносило облегчение, ему никогда не удавалось выспаться над землёй. Ночуя при нужде в амбаре или конюшне, он зачастую забирался наверх, чтобы провести бессонную ночь, растревоженный зиявшей под ним пустотой. Или же его сегодняшнее ночное беспокойство было связано с сидевшими наверху в темноте птицами. Теперь птицы почти умолкли, но время от времени сверху слышался шорох или хлопанье крыльев, и Аксель ощущал потребность обвить руками спящую Беатрису, чтобы защитить её от вонючих перьев, медленно падающих сквозь воздух.

Когда вчера днём супруги вошли в келью, птицы уже были там. И разве он не почувствовал прямо тогда что-то зловещее в том, как эти вороны, чёрные дрозды и лесные голуби смотрят на них со стропил? Или это на его память лёг отсвет последующих событий?

Или, может, в бессоннице был виноват по-прежнему отдававшийся эхом по всему монастырю шум, виновником которого был Вистан, колющий дрова? Эти звуки не помешали Беатрисе легко погрузиться в сон, и на другом конце комнаты, положив голову на чёрный силуэт, который, как ему было известно, был столом, за которым они все ужинали накануне, тихо похрапывал Эдвин. А вот Вистан, насколько Аксель заметил, не спал вообще. Воин сидел в дальнем углу, дожидаясь, пока со двора под окнами не уйдёт последний монах, и ушёл в ночь. И вот теперь снова принялся за своё — несмотря на предупреждение отца Джонаса — стал колоть дрова.

Монахам потребовалось время, чтобы разойтись после собрания. Несколько раз Аксель уже готов был погрузиться в сон, но голоса внизу то и дело его будили. Иногда их было четыре, иногда пять, но всякий раз они были приглушены, а порой казались озлобленными или испуганными. Уже какое-то время снизу не слышалось никаких голосов, однако, снова погружаясь в дрёму, Аксель не мог избавиться от ощущения, что монахи так и остались у них под окном, и фигур в рясах было не одна или две, а десятки, и они молча стояли в лунном свете, слушая разносившийся по округе стук Вистанова топора.

Накануне, когда комнату ещё наполнял свет послеполуденного солнца, Аксель выглянул в окно и увидел, как ему показалось, всю монастырскую братию — больше сорока монахов, — в ожидании разбившуюся на группки по всему двору. Настроение среди них царило какое-то подозрительное, словно они стремились утаить свои речи даже от собственных собратьев, и Аксель видел, как они обмениваются недобрыми взглядами. Рясы у всех были из одинаковой коричневой материи, разве что то тут то там не хватало капюшона или рукава. Судя по всему, им не терпелось войти в большое каменное здание напротив, но что-то их удерживало, и накопившееся нетерпение было почти осязаемо.

Аксель продолжал смотреть во двор, и тут послышался шум, заставивший его ещё больше высунуться из окна и посмотреть вниз. Он увидел внешнюю стену здания, белёсая кладка которой на солнце отливала жёлтым, и врезанную в неё лестницу, которая шла от земли прямо к нему. Посередине лестницы находился монах — Аксель разглядел его макушку, — который держал в руках поднос с едой и кувшином молока. Монах остановился, чтобы удержать поднос, и Аксель с тревогой наблюдал за его маневром, зная, что ступени у лестницы стоптаны неровно и с внешней стороны нет перил, поэтому, идя на ней, нужно было всё время вжиматься в стену, чтобы не упасть на твёрдые булыжники. В довершение всего, поднимавшийся монах явно прихрамывал, но всё равно продолжал путь, медленно, но верно.

Аксель подошёл к двери, чтобы забрать у пришедшего поднос, но монах — отец Брайан, как он вскоре представился, — настоял на том, чтобы собственноручно донести его до стола.

— Вы — наши гости, поэтому позвольте мне услужить вам как подобает.

К тому времени Вистан с мальчиком уже ушли, и, возможно, стук их топоров уже висел в воздухе. Остались только Аксель с Беатрисой, они и уселись рядышком за деревянный стол и с благодарностью угостились хлебом, фруктами и молоком. Пока они ели, отец Брайан весело, иногда впадая в задумчивость, болтал о предыдущих монастырских гостях, о том, какая рыба ловится в близлежащих речках, о бродячей собаке, которая прожила с ними до прошлой зимы, пока не сдохла. Иногда отец Брайан, человек пожилой, но энергичный, вставал из-за стола и прохаживался по комнате, подволакивая больную ногу, не переставая болтать и время от времени подходя к окну, чтобы проверить, всё ли в порядке с его оставшимися внизу собратьями.

Тем временем птицы летали туда-сюда по чердаку у них над головой, и их перья то и дело планировали вниз, оседая на поверхности молока. Акселя одолевало искушение разогнать птиц, но он не поддавался ему из опасения, что монахи их почитают. И его крайне удивило, когда снаружи по лестнице застучали быстрые шаги и в комнату ворвался огромный монах с чёрной бородой и багровым лицом.