уже лет через сорок-пятьдесят получить войну за независимость каких-нибудь соединенных американских волостей.

— Будет ли мне позволено узнать, кого Ваше Высочество поставит во главе Военного ведомства? — принял мои условия Бестужев, не стал обострять.

Я был готов на то, чтобы отстранить Бестужева-Рюмина и пойти дальше — арестовать и сослать. Состряпать обвинение проще простого. Бирону было выдвинуто главное обвинение в том, что он не уследил за ухудшением здоровья Анны Иоанновны. А Бестужев уследил? А Иван Шувалов? Разумовский? Так что, если ситуация пойдет на обострение, то за мной не станет. Вот только с кем остаться?

Вместе с тем, Шешковскому нужно время, чтобы обстоятельно проработать окружение и команду Бестужева. Понять, что эти люди из себя представляют, на что способны, как могут себя повести при потере своего патрона.

Не хотелось бы уж совсем рубить с плеча и по другой причине. Не следует разрушать систему до основания. Опыт Бестужева нужен, пригодилась бы мне и лояльность Разумовского. Тогда и все проблемы решены. Останется только что-то решить со своим статусом.

— Алексей Петрович, я не должен обсуждать с Вами свою волю, но скажу: новым Президентом Военной коллегии станет Петр Семенович Салтыков. И укажите господину Апраксину, что для строительства дома есть строительные артели, а солдаты для того, чтобы постигать воинскую науку и воевать, — я улыбнулся, переводя требование несколько в шутейную плоскость.

Однако шутка канцлеру, что называется, «не зашла». Прозвучало практическое обвинение Апраксина, а не каламбур.

— Граф, я бы хотел, чтобы не возникало путаницы и не было сложностей в понимании источника державной власти. Думаю, следует пойти по проторённой дороге моего славного предка Петра Великого, когда он был соправителем со своим братом Иоанном.

— Но назвать Вас «Величеством» при жизни Елизаветы Петровны будет сложной задачей, — ответил канцлер, немного подумал и продолжил: — Впрочем, уверен это возможно, до полного выздоровления государыни.

«Вот-вот, а полного этого выздоровления и не будет», — подумал я.

После обсуждения менее значимых тем канцлер ушел. Уверен, что Бестужев еще продолжит свою игру. Расслабляться нельзя.

Я становился все большим реалистом и понимал, что свято место пусто не бывает. На смену одному интригану придет иной, но не сразу, и будет время для нормальной работы. Тот же Трубецкой может освоиться при дворе и пробовать пропихивать свою повестку. Вместе с тем, я помню про роль старика в деле с Екатериной и буду ждать только момента, чтобы убрать с политической доски и Бестужева.

Утро только начинается, а я измотан до невозможного. В дороге на Петербург не удалось нормально выспаться, сейчас же до полноценного сна далеко. И есть дела, откладывать которые просто невозможно. Разумовский… вот еще фигура, которую необходимо сыграть. Он тайный муж Елизаветы. На крайний, самый крайний, случай можно выдвигать Алексея Григорьевича в регенты при больной Елизавете. Обнародовать свидетельства венчания и оставить только один шаг до императорской короны. Может это и звучит в большей степени фантастически, однако если моя персона станет слишком неудобной для элиты и у них появится возможность, то почему бы и нет. История стерпела и более нелепые сюжеты. Меня можно банально убрать, а после смерти Елизаветы Разумовский продолжил бы свое регентство до совершеннолетия Павла. Так что Алексей Григорьевич мне представлялся бы еще более сложной проблемой, чем всезнайка Бестужев, если бы не характер самого Лешки Разума.

— Я готов принять Алексея Григорьевича Разумовского! — сказал я слуге.

— Ваше Высочество! — Разумовский обозначил поклон.

Подобострастия я не заметил, но без проявления определенной степени покорности не обошлось. Разумовский вел себя уважительно и не пытался фрондировать.

— Присаживайтесь, граф, — пригласил я жестом Разумовского.

— Спасибо, Ваше Высочество, — сказал Алексей Григорьевич и сел на стул, который еще не успел остыть от тепла тела Бестужева.

— Алексей Григорьевич, вот я о чем подумал, — я закатил глаза, как будто вот именно сейчас и придумываю нечто, должное стать афоризмом. — А все ли нужно знать потомкам о наших делах, помыслах, чувствах? Может некоторые вещи проще предать забвению, чем жить с грузом? Огонь многое стерпит, — завуалированно я намекнул на то, чтобы Лешка Разум спалил свидетельство о своем венчании, дабы проблем не возникло.

— Согласен с Вами, Ваше Высочество, когда человек уходит в лучший мир, с ним могут уйти и некоторые тайны, но не прежде, чем он предстанет перед Богом, — в той же манере ответил мне Разумовский.

Тайный муж Елизаветы согласился уничтожить свидетельства венчания, но лишь тогда, как преставится его жена [Разумовский спалил некие бумаги в присутствии сподвижников Екатерины после ее переворота, возможно и свидетельство о венчании].

— Хорошо, Алексей Григорьевич, — я постарался проявить дружелюбие и улыбнулся. — Очень рассчитываю на Вашу помощь и поддержку. Я думаю учредить постоянный Государственный Совет, в котором вижу и Вас.

— Ваше Высочество, для меня будет честью состоять в Совете, но мог бы я просить Вас о своем брате? — сказал Разумовский.

Вот же! Мало ему членства в Совете! Теперь понятно, почему Кирилл Григорьевич Разумовский в Петергофе. Получается, чтобы приобрести лояльность Разумовского, нужно придумать, куда деть его брата.

Историю про пастушка, что прятался от солдат на дереве, страшась записи в рекруты, я знал и в будущем. Тогда Елизавета прислала за братом своего возлюбленного, чтобы забрать Кирилла в Петербург. И Кирилл более своего брата оправдал прозвище «Разум», впитывая науки неимоверными скоростями, становясь одним из самых образованных людей Российской империи.

И можно было назначить Кирилла Григорьевича, к примеру, президентом Академии наук, но он и так им является! А еще он гетман Запорожского войска, что отнюдь не мало. Получалось, что Алексей Григорьевич видит своего брата сидящим рядом на стуле во время Государственного Совета?

Так, что имеем? Миних, Шешковский, пока и Трубецкой — мои креатуры. Бестужев скорее себе на уме, но посчитаем его условно нейтральным. Разумовские могут организоваться в партию и стать силой не слабее, чем почившие Шуваловы, так как Алексей Григорьевич весьма богатый человек. Нужно еще вводить в Совет Ивана Шувалова, чтобы сильно не ломать систему и не отрекаться от елизаветинских решений. И за кого будет Иван Шувалов? Нужно как-то сыграть на его чувствах и страхах, но позже, пусть пару литров слез выплачет, а то от него сейчас никакого толку.

— Хорошо! Ваш брат войдет в Государственный Совет, но видеть новых Шуваловых у трона я бы не хотел, — принял я решение.

— Позволено ли мне будет, Ваше Высочество, направить многоопытных людей в помощь господину Шешковскому, дабы ускорить расследование всех обстоятельств случившегося? — спросил Разумовский.

Это было бы уже слишком!

— Нет, там и так уже не протолкнуться, сыскари и дознатчики мешают друг другу. Канцлер Бестужев своих людей уже послал, чтобы произвести досмотр и кабы ничего не упустили в следствии, — сказал я и показал всем своим видом, что более не задерживаю Разумовского.

Это уже невозможно! Нужно хотя бы пару часов поспать, иначе переговоры, подобные беседам с Бестужевым или Разумовским, более не выдюжу.

*………*………*

Москва

17 июля 1751 года.

Иоанна Шевич плакала. Она уже забыла, что такое слезы, а тут вот рыдает и остановиться не может. Девушка, или, правильнее, молодая женщина, уже начала свыкаться с мыслью, что она не пара Петру. Ее женское счастье было мимолетным, пришло, обожгло, оставляя болезненные следы, и так же быстро исчезло.

Петр Федорович написал ей, что пока нет никакой возможности приехать в Петербург, но он не только помнит ее, а еще и скучает. Письмо только больше растревожило рану в женском сердце, которая никак не желала рубцеваться, а все кровоточила. Кто она? Попутчица! Он ее спас, она влюбилась в своего избавителя, как в сказке о принце. Но на этом сказка и заканчивается, а начинается проза жизни, где политические расклады важнее личных переживаний.

Способен ли Петр Федорович, как его славный дед, вопреки всему, взять в жены неровню себе? Если бы власть все еще наследника была так же неограниченна, то — да. Однако Иоанна понимала, что сейчас в столице идет становление новой конфигурации власти, где Петр ограничен в своих поступках, по крайней мере, пока не приобретёт полную силу самодержавия. Жива Елизавета Петровна, которая подписала манифест о том, что разделяет бремя власти со своим наследником. Даже до Иоанны, живущей в уединении, доходили шепотки, что это сам Петр Федорович и написал этот