его прикрывала, обеспечивала транспортом и следила за домами, где жили интересующие нас люди.

— Зайдём через вход для прислуги. На ночь в доме остаётся только один старик-сторож, которого можно скрутить. Наши друзья снимают здесь квартиру на втором этаже, и используют её больше для встреч. Но времени у нас мало. Я тут разговорился с одной из служанок — соседи по площадке приедут со дня на день. Наверху живёт какая-то весёлая молодёжь, которая обычно раньше полуночи не появится, но может нагрянуть в любой момент. Главное, что сегодня на встрече будут оба интересующих нас человека.

Я уже говорил, что это мир непуганых идиотов? Даже недавние удачные покушения на несколько французских политиков не настроили местные власти на более серьёзный лад. Полиция работает спустя рукава, ограничившись защитой богатых кварталов. Жандармерия — просто сборище клоунов по сравнению с русскими коллегами, таможня не лучше. А ещё сами граждане не уделяют внимание собственной безопасностью. Кто им мешает нанимать в качестве сторожей не дедушек, а демобилизованных солдат? Даже одноногий инвалид, обладающий должной подготовкой и правильно проинструктированный, может помешать злоумышленникам проделывать свои делишки. Но мне так даже лучше.

Сторожа, который проводил обход, мы аккуратно спеленали и бросили в каморку. Далее Янка быстро открыл дверь чёрного входа, и мы проникли в дом. Запасливый полешук зажёг керосиновый фонарь, а то на лестнице темно аки у негра в заднице.

Странно, что я сначала не ощущал никакого волнения, даже когда мы крались по переулку и перелезали через ограду. Но, приблизившись к цели, начал понимать, что очень жду возможности посмотреть на лица потенциальных жертв. Подобные мысли совершенно лишние, так как сейчас нельзя расслабляться и наслаждаться своим мнимым превосходством. Но вот Янка открывает нужную дверь, мы крадёмся по квартире, и сердце начинает всё сильнее разгонять кровь по жилам. Это не мандраж, и предчувствие боя, которое я уже подзабыл.

После длинного коридора я вхожу в просторную комнату, наполненную запахами дорого табака, духов и какой-то снеди. За столом расположились три хорошо одетых господина и что-то бурно обсуждали, не обращая на меня внимания. Янка страхует спину на случай, если в двух остальных помещениях были люди.

— Dzień dobry, moi mali miłośnicy terroru![1] — произношу достаточно громко и навожу на собеседников револьверы.

— Ты! Иуда!

Упс! А вот этого поворота я не ожидал. В гостиной находился ещё один человек. Хуже всего, что дама, стоявшая в углу, узнала меня даже в балаклаве. Скорее всего, по голосу, а может, моя фигура врезалась ей в память. Быстро прокручиваю в голове, где я мог видеть эту мадам. И сразу вспоминаю один из судов над мятежниками в Вильно.

— Здравствуйте, Камилла Викентьевна, — произношу как можно доброжелательнее, — Вас уже выпустили из сумасшедшего дома? Ах, простите… Это же было ещё до мятежа. Значит, вы с каторги добрались прямо до Парижа! Вашу целеустремлённость, да в мирное русло.

Замечаю, что один из мужчин сделал попытку сунуть руку в карман и бью его ногой. Тут же подскочивший Янка добавил товарищу рукояткой револьвера и начал укладывать на пол двух других террористов.

— Мне…Я… — лицо женщины исказила маска ненависти, и она явно собралась произнести чего-то пафосное, но пришлось её прервать.

— Сейчас ты ляжешь лицом в пол, и только попробуй вякнуть. Марш!

* * *

— Граф, а не слишком ли жестоко? — спросил Янка утром, когда мы уже ехали на поезде в Амстердам, — Всё-таки женщина, и вообще…

Несмотря на звериную ненависть к польской шляхте и жидам ростовщикам, Пырх никогда не преступал грани разумного. С детьми и женщинами он точно не воевал. Но периодически мой соратник проявлял редкое непонимание ситуации. Вот и приходилось проводить с ним уроки политинформации.

— Скажи мне, кого мы недавно накрыли на квартире в Париже?

— Верхушку террористического общества «Союз польских патриотов», — нахмурив брови и явно ожидая от меня какого-нибудь подвоха, ответил полешук.

— Тогда что среди господ Мерославского, Падлевского и Чеховича делала пани Гиллер, бывшая Марцинкевич? Её муж давно рассорился с радикальной частью повстанцев и занимается больше просветительской деятельностью. Жалко, что не было времени расспросить сию мадам с толком и расстановкой. Хотя, она единственная из всей этой троицы обладала яйцами и могла наплести всякой лжи, — отвечаю с усмешкой, — А пытать женщину ты бы не позволил. Но полученной информации хватает для вынесения смертного приговора. Считай, что сия мадам — одна из ключевых фигур уничтоженного нами тайного общества. А ещё она ненужный свидетель.

— Вы считаете, что дочка поэта состояла в руководстве «союза»?

— Именно так, хотя её папаша — обычный стихоплёт, ещё и жуткий прохвост, воровавший чужие произведения. Сама Камилла с молодости вела себя весьма активно. Не просто так её отправляли в сумасшедший дом, задолго до восстания. Добросердечные русские власти просто не понимали, за что их так ненавидят. Ибо не пристало девице организовывать покупку оружия и распространять прокламации с призывом убивать всех несогласных. Далее наша панночка активно помогала отряду известного тебе Калиновского, за что и отправилась на каторгу. Кому пришла в голову идея её помиловать, даже ума не приложу. Но в Париже она оказалась не просто так. Думаю, именно Камилла играла не последнюю роль в «союзе». Мерославский — обычный вояка без особого кругозора, бросавшийся во все заварушки, где обычно проигрывал сражения и сбегал, бросив своих солдат. Падлевский — персона совершенно ничтожная, не стоящая даже мизинца своего полоумного братца. Чехович — наивный идеалист, проваливший все дела, за которые брался. Хотя, последние весьма богаты и одержимы желанием отомстить, потому выгодны организации. А вот с нашей дамочкой не всё так просто. Особенно смущает её освобождение и разрешение покинуть Россию.

— Так многие повстанцы получили помилование. Это старая забава наших царей, — хохотнул Пырх, — Сначала мятежников холят и лелеют, позволяя им заканчивать военные академии и получать чины. То же самое касается гражданской службы. Затем те восстают против России, но снова начинаются странности — вместо смертного приговора наши герои едут на каторгу. Потом бессрочная каторга вдруг сокращается до нескольких лет с возможностью перейти на более лёгкие работы, а некоторым дозволяют отправиться на поселение. Проходит ещё пара лет — и бывшие враги вполне себе спокойно занимают государственные должности, кто-то уезжает за границу и гадит оттуда. Вы же сами об этом всегда говорите, чего я здесь распинаюсь? И вообще, поспать бы надобно часа три.

Пока Янка пытался разместиться на неудобном диванчике, я ещё раз быстро обдумывал произошедшее. Если брать краткий итог недолгой встречи с террористами, то он неудовлетворительный. Плохо, что не удалось расспросить их более детально. Дело в