Маркус закатывает глаза и возвращается к делу, его взгляд возвращается к банке.

— Что она сказала? Расскажи мне точно.

Я пытаюсь вспомнить тот момент, когда сучка в капюшоне пробралась в мою комнату.

— Она пыталась сказать мне, что мне нужно бежать от вас всех. Что она не хотела, чтобы вы, ребята, причинили мне боль так же, как вы причинили ее ей.

— Причинили ей боль? Что, черт возьми, это должно значить?

— Откуда, блядь, мне знать? — Я огрызаюсь в ответ. — Не похоже, что эта сучка предлагала пригласить меня куда-нибудь посидеть и поболтать за булочками с джемом. — Маркус бросает на меня непонимающий взгляд, и я вздыхаю, продолжая перечислять маленькие кусочки, которые я могу вспомнить. — Она хотела, чтобы я сбежала, но я отказалась, потому что мы только что обсудили всю эту чушь типа ‘С вами, ребята, мне здесь безопаснее’, и ей это не понравилось, но это явно было ее главной целью. Она повторила это несколько раз, с каждым разом все больше злясь на то, что я не упала на колени и не поблагодарила ее за такую замечательную возможность, и тогда она сказала мне, что если я не выполню ее просьбу, она заставит меня бежать.

— Именно тогда она выстрелила в меня, зная, что мои братья предположат худшее, — заканчивает за меня Маркус.

— Вот именно, — говорю я. — Хотя был один момент, я не могу точно вспомнить, что побудило ее сказать это, но она назвала вас всех своими, как будто вы все когда-то что-то значили для нее, а может быть, и до сих пор.

Губы Маркуса сжимаются в тонкую линию, и я смотрю на него, мое сердце учащенно бьется.

— Ты знаешь, кто это, не так ли?

Он смотрит в мою сторону, в его глазах застыло сожаление.

— Светлые волосы, ты сказала? — Я киваю, и он на мгновение закрывает глаза, как будто не может поверить в то, что собирается сказать. — Черт, я… этого не может быть. Я видел, как она умерла прямо у меня на глазах, но все указывает на то, что это Флик.

Я судорожно втягиваю воздух, хмурясь, когда наблюдаю за замешательством, искажающим его лицо.

— Фелисити? — Спрашиваю я, мой вопрос звучит скорее как озадаченное ворчание. Я смотрю вниз и указываю на татуировку ‘Фелисити’ покрывающую ребра Маркуса. — Эта Фелисити? Как, Фелисити — почти невеста Романа.

— Именно, — подтверждает он.

Я качаю головой, яростная ревность пронзает меня при мысли, что женщина, которой когда-то принадлежали все их сердца, все еще может быть где-то там. Но более того, она рядом и более чем готова попытаться украсть их у меня. Черт возьми, она подготовлена и готова застрелить их, если это означает разлучить нас.

— Нет, — говорю я. — Это не имеет смысла. Она мертва. Вы все видели, как она умерла. Фелисити больше нет, и вы не должны позволять себе надеяться на мертвую женщину. Вы только навредите себе. Это должен быть кто-то другой, другая женщина, с которой вы, ребята, жестоко обошлись, кто-то, кто все еще надеется вернуть вас.

— Больше никого нет, — говорит он мне. — Все дороги ведут к ней.

Я падаю обратно на диван, жестокая ревность пронзает меня, как нож, но когда Маркус смотрит на меня сверху вниз, эта ревность превращается в смущение.

— Посмотри на себя, — смеется он. — Я и не подозревал, что моя маленькая стокгольмская воительница такая ревнивая. В чем дело? Беспокоишься, что она ворвется сюда и заберет меня у тебя?

Я прищуриваюсь и сурово смотрю на него, нисколько не впечатленная его бредом.

— Больше похоже на беспокойство, что она собирается ворваться сюда и снова попытать счастье, только на этот раз она будет целиться между глаз, — бормочу я. — Но для протокола, я не ревную, а жажду мести. Эта сука стреляла в тебя. Неважно, кто она, я хочу придушить ее, даже если для этого придется во второй раз забрать ее у Романа.

— Хорошо, — медленно произносит Маркус, наблюдая за мной на секунду дольше, чем необходимо, чтобы хорошо прочесть мои эмоции. — Тебе не о чем беспокоиться. Была это Флик или нет, сучка закончит в неглубокой могиле за то, что она сделала. Ты не можешь жить и рассказывать эту историю, особенно когда в ней замешан брат ДеАнджелис.

— Разве я этого не знаю? — ворчу я.

Маркус смеется, и я бросаю на него свирепый взгляд в ответ.

— Тебе лучше не смеяться над моими страданиями, — огрызаюсь я.

Он сжимает мою руку, когда он поднимает ее и прижимается губами к костяшкам моих пальцев.

— Я не смеюсь, — говорит он, ухмылка все еще играет на его теплых губах. — Просто ты сказала, что не ревнуешь. Ты дерьмовая лгунья, но это очаровательно.

Я высвобождаю руку и фыркаю, снова уставившись на дурацкую баночку с языком.

— Я не очаровательная и не лгунья, — бормочу я, более чем осознавая, что лгу прямо сейчас. — Я — рассказчик загадок, и никогда не выдаю того, что у меня на самом деле на уме.

— Да, — усмехается он. — Ты лгунья, но только когда это имеет значение.

Я вздыхаю и закидываю ноги на кофейный столик, уверенная, что мне, вероятно, следует принять обезболивающее прямо сейчас, если я вообще планирую сегодня ночью поспать.

— Ты поэтому здесь? — Спрашиваю я. — Ты думал о том, что произошло?

Маркус кивает.

— Я не мог снова заснуть после твоего телефонного звонка, и без того, чтобы кто-то здесь запихивал мне в горло обезболивающее, мой разум не был таким затуманенным. Я смог начать собирать все воедино и понял, что в ней было что-то знакомое, но я не мог понять, что именно. Хотя в этом просто нет никакого смысла. Это сводит меня с ума.

— Если бы это действительно была она, тебе не кажется, что ты бы узнал ее? Я имею в виду… тон ее голоса, или ее запах. Ты месяцами переживал из-за ее смерти, страстно желая ощутить ее присутствие. Я просто думаю, что если бы это действительно была она, внутри тебя что-то щелкнуло бы, и ты бы просто понял.

— Возможно, — говорит он. — Но я не был влюблен в нее. Я не цеплялся за те вещи, которые были в ней. Если бы она позвонила мне прямо сейчас, я бы не узнал ее голос, не так, как Роман. Подобные вещи для меня не имели значения.

— Может быть, тебе стоит поговорить с ним об этом, — предлагаю я, и та же самая вспышка ревности мертвым грузом