– Нет, – отвечаю я. – Я не терялась. Я иду к моей бабушке. Она живет на острове Арран.

Это звучит так, будто я сказала: «Я Красная Шапочка, иду в своем красном плаще навестить бабушку, которая живет в лесу».

Наверное, на женщину мой ответ производит именно такое впечатление, потому что она говорит:

– Хорошо, я тебя подвезу. На машине. Тебе подскажут, где меня искать. Все знают, где я живу. Корлинда Ли. Королева цыган.

И после этого она уходит. Но перед тем как уйти, дает мне вязаное одеяло из своего мешка.

Наутро я кое о чем вспоминаю. Я не сказала «спасибо». Корлинда Ли дала мне теплое лилово-белое одеяло, а я ее не поблагодарила.

Просто взяла одеяло, и все.

Она, естественно, не ждала, что я стану ее благодарить. Развернулась и ушла в темноту. Или, скорее всего, шла по петляющим тропинкам и раздавала одеяла, пока не опустел мешок.

Пусть не ждала, но все же…

Мне интересно: можно назвать потерянным того, кто забыл, как это – говорить «спасибо»?

Потому что я благодарна этой женщине. И не только за тепло подаренного одеяла (и тепло одеяла мальчика), но и за то, что это одеяло вообще существует.

Все еще существует.

Оно здесь сегодня утром.

Если бы не это одеяло, я бы не поверила в существование Корлинды Ли. Я бы решила, что Корлинда Ли – это персонаж одной из папиных парижских историй. Или она явилась мне во сне. Галлюцинация. Мираж такой же яркий и правдоподобный, как миражи, которые я видела в пустыне.

Вот почему, сидя здесь на рассвете, я не просто кутаюсь в одеяло, я его поглаживаю, прощупываю пальцами пряжу, стараюсь запомнить его тепло и его новизну. Оно связано в подарок. В подарок мне. Его мне подарили.

Просто так, ни за что отдали.

Что-то сжимается у меня в груди из-за этого одеяла.

Но я все равно не собираюсь сегодня отправляться на поиски Корлинды.

Я не стану расспрашивать, знает ли кто ее адрес. Не стану стучать в ее дверь и напоминать об обещании отвезти нас на Арран. Я видела, что стало с мальчиком, когда он понадеялся на то, что нашел маму, а на самом деле нашел только иссохшую женскую грудь. К тому же я точно знаю, сколько займет дорога на машине от Глазго до паромной переправы на Арран. Один час шестнадцать минут. Один час тринадцать минут, если повезет и дорога будет свободой.

Предложение подвезти на такое расстояние совсем не то же самое, что подарить одеяло. Только сумасшедшая согласится подвезти на машине двух незнакомых людей до Аррана.

Корлинда Ли.

Корлинда Ли.

Королева цыган.

И тут я вспоминаю. У меня в голове раздается тихий звоночек.

Корлинда Ли мертва.

Я знаю об этом, потому что мисс Сперри показывала нам ее могилу.

«В основном в этом некрополе хоронили мужчин, – рассказывала она. – Вы можете прочитать их имена. Роберт, Уильям, Джон, Александр, Арчибальд, Чарльз, Тома, Георг. Богатые торговцы, джентльмены Викторианской эпохи. Но посмотрите сюда, дети. Это могила Корлинды Ли, королевы цыган».

И мисс Сперри заставила нас несколько раз прочитать и выучить наизусть выгравированную на надгробии надпись:

Да, кажется, я все верно запомнила. Пусть и не в рифму. Хотя, возможно, я была не очень внимательна. Меня могли отвлечь серебряные монетки. Могила Корлинды Ли была из нескольких цоколей и напоминала каменный свадебный торт. А люди взяли за обычай вставлять серебряные монетки в щели между ярусами надгробия. Маленькие серебряные монетки.

Позвякивающие серебряные монетки.

«Цыгане приносили их сюда в знак памяти и уважения, – рассказывала мисс Сперри. – А еще чтобы загадать желание. Кто-нибудь хочет загадать желание?»

Я тогда не стала загадывать желание. Возможно, тогда это было ни к чему. Возможно, тогда все было хорошо и без всяких загадываний.

Но сейчас я смотрю на мальчика, который спит на могиле Колина Данлопа. Все еще спит благодаря теплому одеялу из розовых и белых ниток. Я смотрю на его гладкий лоб и золотистые щеки.

И я загадываю желание.

Это нехорошее желание. По крайней мере, для мальчика. Оно про его мать, найдет он ее когда-нибудь или нет. Это из тех желаний, за которые в папиных книжках меня могла бы убить молния.

Мальчик просыпается.

– Два дня, – говорю я. – Еще два дня, и все.

Так и будет, если он сможет идти по пять-шесть часов в день. А дорогу я знаю очень хорошо.

– Надо только раздобыть еду и бутылку для воды.

Арран к западу от Глазго. Вернее, к юго-западу. Не такой легкий путь, как на север, но я сто раз проезжала этим маршрутом с папой. Папа был за рулем. От Глазго через Пейсли к Ардроссану. Это – автомобильный маршрут. Возможно, пешком можно сократить путь, но я такой дорогой не ходила.

Что же касается еды, я могу ее украсть.

У людей, которые, как и мы, ночуют на кладбище.

В каком-нибудь магазине в городе.

У женщины, возле двери которой стоит мусорный бак, куда она мечтает выбросить всех чужаков.

Из всех вариантов меня больше других привлекает третий. Я представляю, как возвращаюсь к дому той женщины и очень осторожно разбиваю окно. Мальчика я поставлю караулить возле бака. Думаю, у этой женщины есть холодильник. И думаю, там полно еды. Пусть не полно, но более чем достаточно.

Но, увы, этот вариант отпадает. Это неразумно. В основном потому, что у меня нет документов. Если меня поймают, сразу отошлют в распределительный центр. Вариант с магазинами кончится тем же.

Но на этом холме смерти никто не станет жаловаться на меня в полицию. Здесь никому не нужны представители власти. Это слишком опасно. Так что, если меня поймают на воровстве на кладбище, все кончится обычной дракой. А я неплохо владею ножом. К тому же любой путник должен уметь охранять свою еду. Если кто-то на этом кладбище не способен охранять свою еду, а я ее украду, это будет для них хорошим уроком. Так я преподам им урок выживания. И потом они будут мне благодарны.

Мальчик просыпается. Он возвращает мне куртку, а я, чтобы ему было проще и теплее одеваться, укрываю его одеялом. Маме бы такой способ не понравился. Она любит, чтобы все было четко и аккуратно.

Мы с мальчиком пьем из лужи и начинаем подъем. Утром некрополь выглядит совсем по-другому. Вид уже не так пугает, скорее нагоняет тоску. За ночь палатки из брезента и мешков для мусора расшатались. Обрывки полиэтилена обвисли на плечах ангелов. Каменные ангелы с крыльями из полиэтилена. Папу бы вдохновила такая картина. Костры давно погасли, большинство людей уже проснулись и теперь бродят, неумытые и невыспавшиеся, между могилами. Кто-то повязал красный платок на шее у мраморной статуи сидящего мужчины. В Прошлом это могло бы сойти за шутку, но сейчас это, скорее всего, условный знак, что-то вроде «найдешь меня по красному платку». Интересно, сколько он продержится до того, как его кто-нибудь украдет. Если бы у нас не было одеял, я бы и сама его украла.