меня по голове тяжелым портсигаром. Вот от того удара голове было в действительности больно. Но сам обладатель портсигара ничуть на лейтенантика полиции не походил. Он был высоким и сухощавым. К тому же слегка горбоносым, и его нос на картошку ничуть не походил. Имел человек, короче говоря, вполне породистое лицо, какие нравятся женщинам. И явно был не арабом по национальности, в отличие от своего окружения, хотя окружающие и звали его Аль-Валидом, то есть арабским именем, но однажды его при мне во время доклада назвали «господином майором». Сам он тогда, хотя и косо глянул на меня, находящегося в полубессознательном состоянии, особого внимания на это не обратил, из чего я сделал вывод, что Аль-Валид намерен меня в скором времени расстрелять. Я бы, честно говоря, назвал его англичанином, потому что говорил он по-английски слишком правильно для американца или любого европейца, не способного до конца дней своих избавиться от национального акцента, если бы он при разговоре почти перед каждой фразой не вставлял словечко «well», что, вообще-то, свойственно американцам. Скорее всего, он был подданным королевы, то есть англичанином, но уже долгое время проживающим в США и перенявшим разговорные манеры американцев. Этот человек сдержанно следил за моими допросами, только присутствуя при них, но не вмешиваясь. А вмешаться следовало бы, потому что я тогда был основательно измучен – на ночь, чтобы я не спал, меня за руки подвешивали на цепях к блоку, прикрепленному веревкой к кованой фигурной металлической решетке во дворе. Подвешивали таким образом, чтобы я только вытянутыми пальцами ног мог достать до земли. Если я ночью засыпал, и ноги мои пальцами не упирались в землю, то вытягивались суставы рук, и я сразу просыпался. Так меня держали без сна четверо суток. А ближе к вечеру на третьи сутки с меня с живого начали срезать кожу со спины. Это было больно, но по сравнению с отсутствием возможности спать казалось мелочью. Еще ночью сильно донимали местные летучие и не очень насекомые. Больше всего им нравился кровоточащий из-за отсутствия кожи участок моей спины. Особенно эта живность бушевала перед рассветом. Перед рассветом, как известно, наступает самое темное время суток в природе. Только под вечер четвертого дня, когда меня снова завели в палатку майора, считая, что я уже «сломался», Аль-Валид положил на стол передо мной лист принтерной распечатки текста на плохом русском языке. Это был текст воззвания к российским спецназовцам с призывом сдаваться и с обещанием дальнейшей сладкой жизни в любой стране Европы или США.

– У меня есть художники, которые нарисуют твой автограф так, что ни одна экспертиза не отличит, – сказал Аль-Валид, – но мне нужно, чтобы ты сам подписал текст. Потом мы бы подлечили тебя, а после записали бы твое обращение на видео и распространили бы в сетях Интернет. Твой друг Сергеев давно уже подписал воззвание и сейчас загорает на пляже в Майями, живой и здоровый. И жена к нему скоро приедет. Там тоже жарко, но с моря дует влажный воздух, он помогает переносить жару… – такое маленькое уточнение создавало иллюзию правды.

– Ну, это его дело. А Веселов?

– Морской пехотинец, что ли? Он, к сожалению, убит при попытке к бегству. Жалко парня… Двоих детей оставил сиротами…

Здесь он «прокололся». У старшего прапорщика Веселова был только один малолетний сын. Он сам мне об этом говорил. «Прокололся» он и со старшим лейтенантом Сергеевым. Сергей никогда не был женат. И жена к нему приехать в Майами не могла. Значит, существовало два варианта: или Сергеев сумел убежать, или он убит вместе с Веселовым. Но я промолчал. А подписывать бумагу отказался, просто отодвинув ее от себя.

– Твое дело… – с прежним равнодушием сказал майор. – Али! Приступай к своей работе. Сделай, что ты хотел сделать.

Его помощник, жердеобразный бритоголовый Али, всегда стоящий, скрестив руки около гениталий, здесь же у входа в палатку, установленной посреди обширного двора, подошел ко мне, сидящему на стуле, со стороны спины. Он набросил мне на руки в районе локтей большую петлю, упершись коленом в спину, притянул петлю к спинке стула, Закрепил ее, вытащил из ножен большой и кривой йеменский нож, показал его мне и сказал на плохом русском языке:

– Как ты теперь петь будешь, птичка, когда я начну каждый день по кусочку снимать с тебя шкуру? Постепенно, понемногу. Но каждый день по лоскутку, пока предыдущий кусок еще не зажил. И боль проходить не будет. Она навсегда останется с тобой.

– Все так же, – невнятно ответил я и пожал плечами, насколько мне позволили веревка и спинка стула.

В действительности было ужасно больно, когда он срезал кожу со спины, но бессонница настолько меня измучила, что я, кажется, перестал ощущать боль, ибо перешагнул болевой порог, не заметив его.

Али тем временем принес оцинкованное грязное ведро, в котором здесь мыли половую тряпку, и поставил под спинку стула, чтобы кровь с моей спины стекала не на деревянный пол палатки, а в ведро. А сам Аль-Валид тем временем наклонился к моему лицу и поднял пальцем вверх веко моего левого глаза, закрывающееся само собой, без моих усилий.

– Бесполезно, – сказал он, посмотрев на Али. – У него даже зрачок не расширяется. Он, похоже, не чувствует боли. Мы перестарались… Или он где-то наркоту берет. Посмотри на его глаза. Ты в этом больше понимаешь.

Голова Али склонилась надо мной. Его длинные, почти музыкальные пальцы подняли мне оба верхних века. Али всмотрелся, а я почти спал.

– На наркоту не похоже… Что же с тобой? – спросил он меня на ужасном русском языке. Затем, видимо, перевел свои слова на певучий арабский. Специально для Аль-Валида.

– Да, надо было шкуру с него сдирать на сутки раньше, перестарались… – констатировал Аль-Валид. Привяжи его снова. И зверей своих не забудь.

– Animals a little later, when it gets dark. They are afraid of the sun[14], – сообщил Али на английском языке. Впрочем, по-английски он говорил еще хуже, чем по-русски.

А я еще не совсем потерял сознание и понял, что это Али по приказу Аль-Валида сажает мне на спину кровососущих насекомых.

Али вынес куда-то во двор ведро с моей кровью, уже слегка покрывшей дно. Потом вернулся за мной. Мои руки за спиной были крепко-накрепко связаны веревкой. Нас всех связывали, когда мы находились еще в бессознательном состоянии после падения вертолета. Связали даже погибших пилотов, хотя потом, когда убедились, что они мертвы, путы с них сняли.

Али развязал веревку за спинкой