недалеко от Копенгагена. Судя по всему, жили в грехе, хотя, конечно, я его понимаю – все-таки мисс Фрейзер красивая женщина.

– И что дальше?

– А дальше… он изменил своей спутнице с какой-то местной платной шлюхой, после чего мисс Фрейзер уехала от него и, как мне удалось выяснить, покончила жизнь самоубийством. А Фэллон отправился один в Америку на пароходе «Роскильде». С тех пор этот корабль успел вернуться в Копенгаген, и я сумел разговорить одного из стюардов первого класса, который подтвердил, что сэр Теодор был одним из пассажиров. Так что искать его следует в Североамериканских Соединенных Штатах.

– И это все, что вы смогли узнать? – Черчилль скорчил презрительную рожу.

– Я полагаю, что это уже немало, если учесть, что я не получил никакой вводной информации вообще.

– Вот только, сэр Чарльз, не далее как вчера один из Ротшильдов сообщил ее величеству, что его человек захватил этого Фэллона и доставит его в Тауэр в самые ближайшие дни. И ее величество очень нами недовольна – точнее, вами, ведь именно вам был поручен поиск этого русского, а, пока вы катались по Европе, люди этого еврея не только нашли Фэллона, но и взяли его. Так что идите к себе и ждите вызова. И, надеюсь, у вас не хватит наглости требовать возмещения каких-либо средств, потраченных вами. Скажите спасибо, что я не требую у вас возврата командировочных. Хорошего вам дня.

Лорд Альфред повернулся и ушел, а я сидел как громом пораженный, пытаясь собраться с мыслями. Так джентльмены себя с другими джентльменами не ведут. Конечно, для Спенсера-Черчилля и прочих я в какой-то мере чужак – пусть я английский аристократ по крови, но вырос я не в той стране, учился не в Итоне, Харроу или Регби и был для них не совсем «своим». Да, я получил диплом одного из колледжей Кэмбриджа – но далеко не самого престижного. И мало кого интересует, что для Англии я сделал намного больше, чем этот надутый индюк Альфред. А вот вред он ей нанес огромный – именно он и его патрон Пальмерстон добились того, что шанс для Англии выйти из сложившейся ситуации малой кровью был так бездарно утрачен.

Я только собрался встать и отправиться восвояси, как вновь услышал приглушенные голоса, причем на этот раз они были слышны гораздо лучше. И тот, третий голос отчетливо произнес:

– Иди ко мне, мой милый. Дела подождут…

Однако… Да, я для них «не свой», и это хорошо. В столь престижных Итонах и прочих Харроу ученики видят женский пол только на каникулах и нередко входят в определенные отношения друг с другом, а то и с кем-нибудь из учителей. Как я слышал, для большинства это все проходит, когда они заканчивают эти учебные заведения, но не для всех. И, похоже, наш Спенсер-Черчилль один из этих «не всех». А голос его собеседника я наконец-то узнал – в первую очередь по интонациям. Принадлежал он самому Генри Джону Темплу, третьему виконту Пальмерстону. И мне стало понятно, как именно сэр Альфред сумел так быстро сделать столь головокружительную карьеру…

Потом я услышал стоны, которые обычно сопровождают соитие. Мне стало противно. К счастью, Джошуа не было у дверей, и никто не узнал, что я услышал то, чего не должен был слышать. По дороге домой я думал лишь об одном – если каким-нибудь образом донести эту информацию до ее величества, то она, скорее всего, собственноручно отстранит Пальмерстона и Спенсера-Черчилля от занимаемых должностей. Да, мне известно, что она и сама иногда не прочь насладиться обществом придворных дам, но «что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Тем более что к мужеложцам, как я слыхал, у нее особый счет – ведь она подозревает (вероятно, напрасно), что ее муж пропадает в мужской компании именно для того, чтобы предаваться подобного рода утехам, и потому люто возненавидела подобные извращения.

Вот только каким образом обставить все так, чтобы она об этом не только узнала, но и поверила?

24 мая 1855 года. Ирландское море,

борт парохода «Веселая вдова».

Сэр Теодор Фэллон, якобы гость

– Сэр, вы пройдете с нами, – издевательским тоном заявил мне какой-то матросик. Точнее, скорее по тону, это был кто-то из низшего морского начальства… Раньше я его вроде не видел. Впрочем…

– А что такое? – спросил недоуменно я.

– Пошевеливайтесь, а не то мы отведем вас силой. – И он кивнул в сторону своих спутников, которые были, положим, поменьше меня, но все равно выглядели довольно внушительно. И если с одним я бы точно справился без проблем, то против троих, плюс этот боцман или кто он там, у меня шансов особо не было.

Ну что ж… пришлось подчиниться. И я поплелся с ними в яму, где провел первую неделю своего пребывания на борту этого «гостеприимного» судна. Находилось это место в отдельном закутке в трюме рядом с ящиком, где хранилась якорная цепь. Сверху эта конура была закрыта решеткой из толстых ржавых прутьев, которую я осторожно попытался расшатать, но довольно быстро понял, что, несмотря на неказистый внешний вид, пришпандорена она была достаточно крепко.

– Сидите смирно и заткните свой рот, сэр, – издевательски поклонился мне главарь, когда решетка была опущена и заперта на огромный ржавый замок. – А то придется вас накрыть сверху парусиной, и тогда вы, возможно, задохнетесь. А нам не нужно, чтобы наш гость, – он подчеркнул это слово, – подох раньше времени.

Они ушли, а я попытался понять, что же такое я сделал, что они со мной так поступили. Ведь сразу после того, как пароход вышел из гавани, меня препроводили в кубрик, у которого даже был собственный иллюминатор, крышка которого, правда, намертво была приклепана к борту. Находиться там было даже относительно комфортно после пребывания в корабельной кутузке – топчан, колченогая табуретка (при приеме пищи столом являлся тот же топчан, для чего тонкий клоповник-матрас сворачивался, а на топчане появлялось место). Для естественных потребностей мне даже выдали самую настоящую ночную вазу – хрен знает, откуда она только взялась на этой посудине – а когда я попросил возможность умываться, они удивились, но поставили мне тазик с морской водой, которую время от времени меняли. Кормили, конечно, ужасно, но, как обронил один из матросов, с «капитанского стола».

Пару раз меня навещал захвативший меня то ли норвежец, то ли датчанин, но только лишь чтобы удостовериться, что у меня все нормально.

В общем, жить было можно, вопрос был только, кто и для чего меня захватил, и куда меня везут. Я пришел к выводу, что, скорее всего, мне «посчастливилось» угодить в лапы агентов тоскующей по мне королевы. Но вполне возможно, что в моем похищении были задействованы и другие силы.

«Ладно, – подумал я, – чему быть – того не миновать…» А если вспомнить сказку про колобка – то он много от кого ушел, хотя лиса его все-таки поймала и вот-вот слопает. Ведь шансов бежать у меня не было от слова совсем, по крайней мере, на борту этого парохода с идиотским названием из еще не написанной оперетты Легара. Так что я смирился со своей судьбой, дисциплину не хулиганил, с обслуживавшими меня матросами был вежлив и дружелюбен. От них я и узнал, что нахожусь на борту «Веселой вдовы» по пути в Ливерпуль, и что корабль сей занимается пассажирскими перевозками – точнее, доставкой эмигрантов «эконом-класса» в Новый Свет. Конечно, в Ливерпуле жизнь моя станет всяко похуже, но пока что можно было радоваться хотя бы тому, что утром я просыпался в закрытой на замок каюте, а не на дне морском.

А теперь я задавался вопросом, почему именно меня снова засунули в корабельный карцер. Перед тем, как за мной пришли, я смотрел в иллюминатор – откровенно говоря, больше было делать особо нечего – из кубрика меня не выпускали, книг у меня не было, я время от времени пытался делать какие-то физические упражнения, но места было так мало, что получалось это с трудом. И, как бы то ни было, я на сей раз не увидел ни клочка земли, ни других кораблей – ничего, кроме свинцово-серого моря, такого же неба и каких-то морских птиц.

В трюме практически ничего не было слышно, но мне показалось, что я услышал донесшийся издалека звук пушечного выстрела. Вспомнился любимый Питер и полуденный гром пушки на Петропавловке. А через несколько минут я услышал взволнованный голос:

– Господа офицеры, это трюм. Здесь ничего и никого нет.

– А мы вот посмотрим. Если тут нет никого, то почему вы так волнуетесь?

Последнее было явно произнесено с русским акцентом, и я закричал по-русски:

– Здесь я, здесь! – и повторил этот радостный вопль еще раз после того, как офицеришка попытался их убедить, что им все послышалось. Я обрадовался, что они не додумались оставить у моей каталажки охрану – иначе я мог бы и не дожить до сладостного момента освобождения.

Через