А смылся он рано. Задержавшись еще ненадолго, он бы стал свидетелем того, как труп перевернули и обнаружили под ним зеленую суконную кепку со следами крови. Вызванная следователем бывшая жена Тараканова категорически заявила, что эта кепка мужу не принадлежит. И правда, собственная таракановская кепка спокойно висела на вешалке в квартире. Бывшая жена привела еще такой убедительный довод в пользу того, что кепка чужая, – от нее явственно пахло чужим парфюмом, которым Игорь никогда не пользовался.

Как прокомментировали бы любители детективов факт обнаружения окровавленной кепки под трупом? Да-да, и мы не стали оригинальничать, придя к выводу, что местоположение обнаруженной в ходе осмотра кепки, не принадлежащей потерпевшему, под трупом, лежащим на кровати, накрытым покрывалом с головой, и наличие на ней следов крови свидетельствует о том, что она могла оказаться там лишь во время борьбы Тараканова с нападавшим. И тут все дружно вспомнили, что Леха Чумарин все время ходил в кепочке, и вроде бы даже зеленого цвета, а на осмотре места происшествия он был без головного убора, и после обнаружения трупа Тараканова его в кепочке уже никто не видел.

Ну а что же рассказал сам Леша? Я жадно зарылась в его показания, интересуясь, может быть, он складно объяснил, чья это могла быть кепочка?

Леша написал протокол своего допроса собственноручно. И начинался его рассказ с другого убийства, вернее, покушения. Вот как выглядели события в его изложении.

Двадцатого января ему сообщили о том, что на Васильевском острове неизвестные стреляли в его хорошего знакомого – Абрамсона, ранили его и скрылись. Он, как сотрудник отдела по раскрытию умышленных убийств, немедленно выехал на место происшествия и стал работать по установлению виновных лиц. Абрамсона отправили в больницу, и Чумарин организовал там круглосуточное дежурство сотрудников своего двадцать второго отдела, опасаясь, что убийцы могут прийти туда и довести до конца свой преступный умысел. (Хорошо все-таки устраиваются отдельные бизнесмены, которые дружат с сотрудниками милиции. Я тут же вспомнила Владика Владимирова с его организацией охраны «Черной смерти», с привлечением личного состава отделения, вооруженного табельными пистолетами.)

Всю неделю Чумарин, не покладая рук, работал по раскрытию покушения на Абрамсона. (Когда я спросила, кто поручил ему работать именно по этому убийству, поскольку Васильевский остров – это не его район, не он его курировал как сотрудник главка? Леша ответил, что поручило руководство. Руководство ответило более обтекаемо – в том смысле, что Леша попросился поработать по этому делу, а противопоказаний не усматривалось, почему бы и не разрешить.)

Я просто поразилась служебному рвению сотрудника главка. Ни для кого не секрет, что, задыхаясь от вала убийств, опера стремятся использовать любую возможность, чтобы скинуть со своих плеч очередной «глухарь».

Доходило до смешного. Как-то в районе меня вызвали на труп женщины в подвале. Спустившись в подвал, я увидела труп обнаженной женщины, засунутый под лесенку, неподалеку валялись ее одежда и пустая бутылка из-под водки – Уголовно-розыскные начальники уже приготовили к моему приезду объяснение: мол, все как на ладони, – она пришла в подвал выпить, выпила, ей стало жарко, и она разделась; потом ей стало холодно, и она заползла под лестницу, чтобы согреться, а там и умерла от алкогольной интоксикации. Один старый патологоанатом ворчал: чем отличаются старые опера от нового поколения? Раньше, лет двадцать назад, когда он вскрывал труп, опер стоял рядом и говорил: «Посмотрите хорошенько, товарищ эксперт, не убили ли покойного?» Он отвечал: «Да нет, он сам упал». – «Ну ладно, – говорил опер, – вы тут вскрывайте, а я пойду пока поработаю на предмет того, не ударили ли его». – «А сейчас я, – говорит, – доказываю оперу, что потерпевшего ударили, а опер мне отвечает – да нет, товарищ эксперт, вы плохо смотрели, он, наверное, сам упал».

И если есть хоть малейшая зацепка для того, чтобы возбудить дело по признакам не убийства, а любого другого преступления и не портить статистику – неужели ею не воспользуются?

А в случае со стрельбой в Абрамсона, того легко ранило, чуть повредило мягкие ткани, и дежурный следователь возбудил дело по признакам хулиганства. Так Леша, примчавшись в отдел, добился переквалификации на покушение на убийство. Зачем? Да только для того, чтобы иметь возможность открыто заниматься работой по этому делу. Тогда еще я только не знала, почему для него это так принципиально?

После покушения на Абрамсона, по словам Чумарина, еще один их общий друг, которого Леша называл братом, – Петя Бляхин стал опасаться, что могут охотиться и на него, поэтому решил жить не дома, а у своего знакомого – Игоря Тараканова. Сам же Леша Тараканова видел всего дважды, в прошлом году, а дома был у него только один раз, зайдя за Бляхиным и не переступая порога. Кепки Леша, по его утверждению, никогда не имел.

Поздно вечером 26 января (как раз когда веселый народ расходился с празднования моего дня рождения) Бляхин вызвал Лешу с работы и преддожил немного отдохнуть – взять девочек и поехать к Тараканову. Леша горячо согласился. Они заехали за девочкой Аллой, в час тридцать ночи позвонили Тараканову. Бляхин сказал: «Мы едем, ставь чайник», а когда они подъехали к дому Тараканова и позвонили в дверь, им никто не открыл. Они долго звонили, стучали, кричали – в квартире была тишина, но в щелку двери видно было, что внутри горит свет. Бляхин позвонил по радиотелефону некоему Коле Мурину, и тот сообщил, что у Игоря была в гостях девушка, которая уходила за сигаретами, об этом он знает из телефонного звонка Игоря, который с ним разговаривал как раз после ухода девушки. Леша Чумарин горячо доказывал, что с убийством Тараканова все ясно, к нему пришли проститутки, которые опоили Игоря клофелином, убили его и уже собирались выносить вещи (в коридоре действительно стояла сумка, в которую был затолкан поношенный пуховик), но он, Бляхин и Алла спугнули их своим приездом, громкими звонками и стуком. А после их ухода убийцы тихо покинули место происшествия (правда, непонятно, почему они тогда не прихватили все приготовленные вещички, раз уж могли беспрепятственно уйти?). Чума же вместе с Бляхиным и Аллой поехал к себе на квартиру, где они пили и развлекались до утра.

Ну что ж, надо было работать. Это только в кино эксперт прямо на месте происшествия сообщает следователю, что отпечатки пальцев, обнаруженные на шее Трупа, принадлежат женщине средних лет с крашеными волосами. В жизни, как правило, отпечатки пальцев преступника находят очень редко (а на шее трупа не находят никогда), а заключения об их принадлежности мы ждем месяцами, и то если представим для сравнения дактилокарту подозреваемого с отпечатками десяти пальцев и ладони. У меня, кстати, в практике был такой прискорбный случай, когда с места убийства, связанного с ограблением, было изъято огромное количество отпечатков пальцев и один отпечаток ладони. Вскоре по приметам задержали человека, и доблестный двадцать второй отдел ГУВД, специализирующийся на раскрытии умышленных убийств, двое, суток держал человека и пытался установить его причастность к убийству. Получив справку эксперта о том, что его пальцев на месте происшествия нет, опера отпустили задержанного, естественно, ни словом не обмолвившись следователю, то есть мне. И задержанный тут же покинул пределы России. Его отловили спустя полгода в Армении, я ездила туда за ним, и командировка была не самой приятной в моей жизни, поскольку мы попали туда во время энергетической блокады Армении. В гостинице, где мы жили, температура была +3 градуса по Цельсию, а мой шикарный одноместный номер сообщался с коридором незапланированной архитектором дырой в стене (а предоставление мне одноместного номера администратор, вздыхая, мотивировал так: «Женщина – сотрудник прокуратуры? Как же я могу ее к армянским женщинам поселить? Они же ей темную сделают; придется поселить отдельно!..»). Электричество давали ровно на час в сутки, причем когда этот час будет иметь место, никто никогда не знал – то ли в три, то ли в пять, то ли в десять? Да и вообще, когда мы с превеликим трудом добрались до Еревана на перекладных, питаясь в дороге холодной картошкой, сваренной еще дома, и вышли с вокзала в город, меня поразили темнота ереванских улиц, прорезаемая только желтыми лучами автомобильных фар, и гулкая тишина, несвойственная большому городу. Позже меня поразили метро, освещенное парафиновыми свечками, и абсолютно пустые магазины. По вечерам, голодная и холодная, я приходила в свой номер, надевала пальто и сапоги и ложилась спать. Утром я пыталась умыться ледяной водой, и, заглушая анекдотами урчание в желудке, мы шли работать.