Я нажала на ручку, чтобы опустить зонд в цилиндр. Я ненавидела этот нейтронный влагомер – старый и тяжелый, с липким кабелем. Мне не нравились странные взгляды водителей, когда они видели предупреждающий знак на моем автомобиле. Но больше всего меня пугала радиоактивность.

Измерение влажности в двадцати одном цилиндре заняло весь день. Мы повторяли эти измерения несколько раз в течение лета, чтобы фиксировать, насколько сухим был каждый участок, особенно места с густым ольшаником. Муторная работа: прибор был неудобен для переноски, кабель не всегда опускался правильно, а иногда цилиндры частично заполнялись водой, если какая-нибудь белка опрокидывала пластиковые стаканчики кофе, которые мы ставили сверху.

Стоя у последнего алюминиевого цилиндра, я испытала облегчение от того, что этот напряженный день почти закончился, но тут опустила взгляд и охнула. Зонд с источником нейтронов болтался у наших ног. Вероятно, у последнего цилиндра отказал блокировочный механизм, и кабель не втянулся. Мы попали под излучение.

– Сьюзи! – крикнула Робин.

– Вот дерьмо! – завопила я в ответ.

Я нажала кнопку на желтом ящике, и кабель с зондом ушли внутрь.

Насколько это было опасно? Следуя требованиям Канадского агентства по атомной энергетике, мы прикрепили к нагрудным карманам пленочный бейдж-дозиметр для измерения воздействия радиации на жизненно важные органы. Ноги вызывали меньше беспокойства из-за малой массы и отсутствия органов, поэтому пострадать могли лишь мягкие ткани.

– Думаю, все будет в порядке, – сказала я, рассказав про бейджи.

Робин скучала по Биллу, за которого должна была выйти замуж в маминой гостиной на День благодарения, и эта ситуация оказалась для нее серьезным ударом. Я тоже нервничала и пообещала немедленно отослать бейджи на проверку. В конце концов, радиация вызывает рак. Джин отвлекала нас за ужином, рассказывая о коровах, которые наелись удобрений, случайно оставленных на ее лесопосадке. У них раздуло животы, они пускали газы и отрыгивали. Я писала Дону, изливая свои страхи в сплошном потоке слов.

Когда пришел ответ из атомного агентства, я впилась взглядом в результаты. Доза оказалась намного ниже порога, который считается опасным. Мы еще раз прошли по грани.

С начала июня по конец сентября мы с Робин возвращались сюда каждые две недели, чтобы повторять измерения содержания влаги в почве с помощью зонда. Опираясь на эти данные, я анализировала тенденции изменения влажности в течение вегетационного периода. Выявилась четкая закономерность.

Весной, после таяния снега, поры почвы были заполнены водой. Не имело значения, проросла ольха или нет: никакое количество ольшаников не могло снизить влажность после таяния двухметрового снежного покрова.

Однако к началу августа поры почвы высохли там, где ольха росла густо. Пышная листва ольхи так активно пропускала воду через открытые устьица, что израсходовала большую часть доступной влаги. Однако там, где мы полностью уничтожили ольху, поры почвы оставались полными воды в течение всего лета. Возможно, сторонники идеи «мешающих растений» были правы. Казалось, в середине лета ольха действительно оставляет минимум влаги саженцам сосны. И здесь возникает вопрос: растут ли сосны в отсутствие ольхи с той дикой скоростью, что ожидает правительство (в отличие от тех сосен, что живут среди ольшаника), и имеют ли они доступ к дополнительной воде и используют ли ее, когда она доступна?

Чтобы ответить на этот вопрос, требовалось измерить, сколько воды поглощают сосновые саженцы в середине лета. Я попросила отца помочь.

Мы выехали из города в полночь седьмого августа, когда, согласно полученным с сестрой показаниям нейтронного влагомера, почва под ольхой была наиболее сухой. До места эксперимента предстояло добираться два часа. Кроме отца, в кабину пикапа поместился и плотный обед, который собрала его новая жена Марлен. Пока мы ехали по шоссе, он налил кофе из термоса. Мы свернули на лесовозную дорогу; чем глубже в лес, тем плотнее становились кусты. Взгляд отца мрачнел. Он никогда не позволял своему детскому страху перед темнотой портить семейные приключения, включая недели, проведенные в плавучем доме на берегу озера Мейбл, где могло произойти все, что угодно. Я заверила его, что у меня есть яркие фонари, которые упростят задачу.

На краю леса нас ждал баллон с азотом под высоким давлением. Я объяснила, что для проверки, восстанавливаются ли саженцы после дневного дефицита влаги, газ нужно использовать ночью. Опираясь на полученные данные о высокой влажности почвы, я предполагала, что сосны на голом участке за ночь восстановятся лучше, чем те, что растут среди влагопоглощающей ольхи. Затем мы проверим саженцы в полдень, таким образом определив, насколько они страдают от дневной жары. Если они испытывают недостаток влаги и днем, и ночью, то я буду знать, какие сосенки столкнулись с трудностями и могут погибнуть до конца лета. Это могло бы объяснить, почему саженцы на голой земле начали расти быстрее, чем те, что соседствуют с ольхой.

Отец возился с резиновым налобным креплением фонаря размером с кулак. Я включила его на полную мощность, и папа тут же улыбнулся потоку света. Я зажгла свой и два ручных фонарика, а потом погасила фары грузовика. Мы посмотрели друг на друга. Налобные и ручные фонари не могли справиться с глубокой тьмой.

– Иди за мной, папа, – сказала я.

Он кивнул.

Нам следовало перекачать газ из баллона в цилиндр размером с термос, потому что большой резервуар был слишком тяжел, чтобы тащить его вверх по холму к месту эксперимента. Я показала отцу, как регулятор снижает давление газа, выходящего из баллона в трубку, соединяющую его с маленьким цилиндром. Без этого регулятора мы бы разнесли на мелкие кусочки и трубку, и маленький цилиндр, а может быть, и самих себя. Я скрывала нервозность, подпитываемую мыслями о возможной ошибке.

Мы набрали газ и пошли через чернильно-черный кустарник, держась так близко друг к другу, что соприкасались локтями. Отец нес устройство для отпугивания медведей и маленький баллон с азотом, а я девятикилограммовую измерительную камеру. С ее помощью мы должны определить давление воды в ксилеме – сосудистой ткани саженцев, которая транспортирует воду.

Посветив на ворота, я сказала:

– Забор делал Келли.

– Келли? – папа подергал за верхнюю проволоку, проверяя, насколько она натянута, затем провел указательным пальцем вдоль, словно по изысканной мебели. – Идеально.

Отец прикладывал все усилия, чтобы обеспечить Келли необходимым – возможно, компенсируя бедность собственного детства. Он купил ему лучшую хоккейную экипировку, посещал игры, записал его на силовое катание и поддерживал в матчах всех звезд, желая, чтобы он наслаждался игрой на льду, как множество канадских мальчишек.

Спотыкаясь, мы разместили измерительную станцию между участком с самым густым ольшаником и