— Со мной и с Пэтч ничего не случится. Мы будем ждать твоего возвращения, сынок.

Мейси наблюдала, как отец сильнее сжал плечо сына.

— Подходит твой поезд. Пора. Смотри, делай все, что в твоих силах.

Сын кивнул, нагнулся и погладил собаку, которая весело завиляла хвостом и подпрыгнула, чтобы лизнуть парня в лицо. На миг парень встретился взглядом с отцом, потом сунул тому в руки поводок и внезапно исчез в море волнующегося хаки. Охранник с мегафоном приказал: «Гражданским отойти от поезда», — и отец встал на цыпочки, пытаясь в последний раз увидеть уезжающего сына.

Мейси отошла, чтобы не мешать солдатам садиться в поезд, и увидела, как этот мужчина нагнулся, поднял собаку и уткнулся лицом в ее густую шерсть. А когда его плечи затряслись от горя, которого до этого он не смел выказывать, собака повернула голову и стала утешающе лизать ему шею.

По прибытии в Гертон-колледж Мейси зарегистрировалась в домике привратника, и тот направил ее в комнату, отведенную на академический год. Получив заверение, что чемодан с книгами ей принесут, Мейси с сумкой в руке пошла к выходу, но тут привратник внезапно окликнул ее:

— О, мисс! Вам сегодня пришла бандероль. Срочная доставка, вручить немедленно.

Мейси взяла бандероль в оберточной бумаге и сразу же узнала мелкий наклонный почерк Мориса Бланша.

Девушек было не много, и в коридорах общежития стояла тишина. Мейси ужасно хотелось узнать, что находится в бандероли, поэтому она почти не обратила внимания на обстановку своей комнаты. Поставив вещи у шкафа, Мейси села в маленькое кресло и принялась вскрывать бандероль. Под папиросной бумагой лежали письмо от Мориса и переплетенная в кожу книга с чистыми страницами. Под ее обложкой Морис написал слова Сёрена Кьеркегора, которые по памяти цитировал ей во время последней встречи перед ее отъездом в Кембридж. Казалось, Морис находится в этой же комнате — так громко звучал его голос в сознании Мейси, когда она читала их: «Каждый человек больше всего страшится знания о том, как много способен сделать и чего добиться». Мейси закрыла книгу, но продолжала держать ее, читая письмо, где Морис вел речь о ее способностях:

Стараясь заполнить твой ум, я не проинструктировал тебя относительно противоположного занятия. Эта маленькая книга предназначается для ежедневных записей. Делай их на рассвете, пока не принялась за множество занятий и умственных стычек. Моя инструкция, Мейси, заключается в том, чтобы просто писать ежедневно по странице. Установленных тем нет — фиксируй то, что пробуждающийся разум содержал во сне.

Неожиданно грохот распахнутой двери, а за ним стук двух больших кожаных чемоданов, поставленных на пол один за другим, возвестили о прибытии ее соседки. Мейси услышала усиленный пустотой коридора глубокий вздох, потом звук пинка по одному из чемоданов.

— Чего бы я не отдала за джин с тоником!

Секунду спустя Мейси услышала приближающиеся к ее комнате шаги. Спеша вскрыть бандероль, она оставила дверь приоткрытой, что позволило соседке немедленно войти.

Перед ней появилась модно одетая девушка с темно-каштановыми волосами и протянула изящно наманикюренную руку.

— Присцилла Эвернден. Рада познакомиться. Мейси Доббс, так ведь? Скажи, у тебя, случайно, нет сигареты?

Мейси казалось, что в Кембридже она живет двумя жизнями. Это были дни занятий и учебы, которые начинались в ее комнате до рассвета и кончались после лекций и консультаций продолжением занятий вечером. Субботние дни и воскресные утра она проводила в капелле колледжа за скручиванием бинтов и вязанием носков, перчаток и шарфов для солдат на фронте. Зимой в окопах было холодно, и едва стало известно, что солдатам нужна теплая одежда, казалось, что все женщины разом принялись за вязание.

Во всяком случае, Мейси считала, что делает что-то для фронта, однако занятия у нее всегда были на первом месте. Если на то пошло, бесконечные разговоры о войне мешали ей, не позволяли полностью отдаться своей жизни в Кембридже — и тому, что будет после нее.

Порой Мейси радовалась, что в соседней комнате живет очень яркая личность. Присцилла тянулась к Мейси, и Мейси, к собственному удивлению, радовалась ее обществу.

— Дорогая моя, сколько пар этих чертовых носков требуется связать каждой из нас? Я наверняка уже обеспечила ими целый батальон.

Еще одно острое замечание Присциллы Эвернден. Надо сказать, театральный тон Присциллы нравился Мейси не меньше, чем практичный ум Инид. При всей огромной разнице в воспитании обе девушки обладали уверенностью, которая вызывала у Мейси зависть. Инид, хотя язык аристократии ей и не давался, хорошо знала, кто она и кем хочет быть. Присцилла была так же уверена в себе, и Мейси нравилась ее яркая образная речь, подкрепляемая активной жестикуляцией.

— Но у тебя вроде хорошо получается, — сказала Мейси.

— Какое там! — ответила Присцилла, неуклюже работая спицами. — Кажется, дорогая Мейси, ты происходишь из рода вязальщиков, достаточно только взглянуть на твою косу, свисающую вдоль спины. Господи, девочка, она могла бы сойти за сноп на празднике урожая! Ты явно родилась для вязания.

Мейси покраснела. За прошедшие годы следы лондонского акцента у нее исчезли. За аристократку она сойти не могла, но ее вполне можно было принять за дочь священника, а не за рожденную для вязания.

— Прис, я так не думаю.

— Да, конечно. Достаточно лишь взглянуть на твои успехи, на книги, которые ты читаешь. Каждый, кто способен читать эти толстые тома, может быстро связать носок. Господи, дай мне на каждый день недели крепкую выпивку и хорошую историю о любви и страсти!

Мейси спустила петлю и подняла взгляд на Присциллу.

— Будет тебе, Прис. Зачем ты поступила в Кембридж?

Присцилла была рослой и казалась сильной, хотя лишнего веса у нее не было. Ее каштановые волосы спадали на плечи, на ней были мужские рубашка и брюки, «одолженные» у брата до того, как он отправился во Францию. Она утверждала, что они все равно выйдут из моды к тому времени, как он вернется, и обещала носить их только в помещении.

— Милая девочка, я поступила в Кембридж потому, что могла, и потому, что мои дорогие мамочка и папочка готовы были броситься в огненное озеро, лишь бы не знать, что я снова влезла в окно в два часа ночи. Чего не знаешь, о том не думаешь, дорогая… О Господи, только взгляни на этот носок! Не знаю, что делаю не так, но я словно бы вяжу воронку.

Мейси подняла взгляд от своего вязанья.

— Покажи.

— Урра! Мисс Доббс пришла на помощь!

Присцилла поднялась из старого кресла, в котором сидела боком, свесив ноги через подлокотник.

— Я ухожу, и к черту дежурящую внизу мисс как-ее-там!

— Присцилла, а если попадешься? Уходить в позднее время запрещается. Тебя могут за это исключить, — сказала Мейси, сидевшая на брошенной на пол подушке.