и непонимающе лежала минут пять. Потом встала тяжело:

— Саша, — и поползла к нему на коленях. Он широко улыбался, смотря на нее. Остановилась возле ребенка, слезы ручьями текут.

— Мне же сказали, что Сашенька погиб вместе с Лидой. Она что успела его отвезти? — она обняла Сашу и зарыдала.

Владимир дотронулся до ее плеча:

— Терпи, Нюра, не пугай ребенка.

Нюра не отпускала Сашу, он пригрелся на ее теплом мягком теле и заснул. Лиза постелила им в детской, уговорили Нюру положить ребенка уже, а сами пошли ужинать.

— Я тогда приехала в Ленинград, к сестре подалась. Она работала на Кировском заводе и жила в общежитии. Побежала на почту, позвонила Панфиловым, так и узнала, что Илья погиб, даже не доехав до части — эшелон попал под бомбежку. Не помню, что тогда со мной было. Помню, как собирала Санечку с сестрой в Москву, помню, как в военкомат пошла. Очнулась, когда лежала в окопе, а с воздуха сыпался град снарядов. Испугалась — куда меня занесло? Оказалось, в 8 Армию. Но что делать, раз на фронте — нужно воевать. Первые дни только пряталась, солдаты меня ругали, и «тетеха, куда прешь», и «дура, ложись», и «ты че чокнутая», ну и подобное. А я никак не могла понять куда деваться и что делать. Но потом попривыкла, научила стрелять, оказалась меткой, даже азарт появился, каждый раз говорила: «за Илюшу». Вас увидела когда, — обратилась она к Владимиру, — обрадовалась, но вас в тот же день и ранило. После боя побежала в санчасть, лежите без сознания, весь в крови. Тогда прилетел генерал какой-то, хвастливый такой, везде такая беда, а от него пахнет одеколоном. Ох и злость меня взяла, все выплеснула на него и летчиков трусливых, орала на них за всех женщин обиженных, попробовали бы не взять Вас — взорвала бы на хер тот самолет. Но вообще я не вас пожалела, признаюсь, я Лизку пожалела, видела тогда на свадьбе, как она на Вас смотрела, влюбленная по уши, а Вы такой сидели раздраженный. Вообще вы, Владимир, выглядите слегка надменным, женщины побаиваются ведь Вас, гордый Вы, ну и красивый, конечно. А Илья Вас не любил, мне казалось ему Лиза нравилась. Все время дома говорил о том, что хлыщ Черноглазов прицепился к хорошей девочке, а у самого баб полно, с работы уходит с ней гулять, а мы, мол, вкалывай. Ну я не особо верила, хотя, кто его знает».

Нюра по простоте своей разоткровенничалась. Владимир хотел бы прервать ее диалог, побоялся, что Лиза испугается ее рассказов. Лиза же растеряно слушала ее молча с выражение дикого удивления на Лице.

— А как ты сейчас живешь? — спросил ее Владимир, наконец.

— А я и не живу вовсе, я умерла тогда, когда мне отец Ильи сообщил о смерти Сашеньки и Лидочки, мол, погибли под бомбежкой, он их похоронил. Хожу, ем, сплю, приблудилась к одной бабке — вот с ней и живу, в прачечной работаю, там платят мало — бабка говорит, но я сейчас не понимаю сколько это, хожу и стираю весь день. Господи, а зачем он мне наврал? Ах гад какой! Я им не нравилась. А он мне нравилс, как будто. Илья, как напивался, рассказывал сколько он жизней погубил, дед чертов, собака. И Нюра снова заплакала.

— Все позади, Нюрочка, — обняла ее Лиза. С нами будешь жить и отогреешься, и оживешь, сыну мать нужна, не дед злой и не чужая тетя.

Пошли все спать уже далеко за полночь. Утром будет новый день и новая жизнь.

Глава 24

Нюра переехала жить к Лизе с Владимиром. Лиза вернулась на работу с радостью. Занятость отвлекала ее от беременности, она стала замечать за собой перепады настроения. Она боялась рожать — война, как сейчас страдают взрослые, что говорить о детях. Ругала себя, почему не подумала о предохранении, разве можно было так легкомысленно к этому относиться. Владимир работал сутками, редко бывал дома. Лиза рада была, что Нюра согласилась жить с ней. В один из дней приходил дед Панфилов, рыдал, просил у Нюры прощения, мол все это он сделал ради жены, обезумевшей от горя из-за смерти Ильи, думал, что она займется Сашей. Но та не подпускала к себе ребенка и бродила по городу обезумевшая. Врал, что он пытался найти Нюру, но сам заболел. Нюра же молча плакала — добрая душа. Лиза не вмешивалась, но злость ее распирала — нельзя всем все прощать.

Постоянная изжога, такая противная, тягучая, горькая дополнилась бессонницей и раздражительностью. Мысли всякие лезли в голову, иногда мысли недобрые. Лиза получила сегодня одновременно письма от Вали и Маши. Они писали об одном: о войне, о страданиях, о горе и о любви. Валя писала, что переписывается со своим Тимофеем, что душа ее поет от счастья, невзирая на разлуку. Маша же крутила роман с красивым горцем — смелым и гордым, как орел, что живет только им, так как мать ее и тетка в оккупации и от них она не имеет известий. Лизу письма расстроили и даже разозлили: «Почему мы все только и говорим об этой любви, других что — ли чувств нет. Да живите себе спокойно, учитесь, работайте, да что хотите делайте — свободные красивые, каждая личность с немалой буквы. Дуры».

У Владимира с Лизой совпали выходные. Лиза задумчиво с раздраженной гримасой сидела на кресле, подперев подбородок. Владимир делал вид, что читает газету, сам же исподлобья наблюдал за ней. Жена переносила беременность тяжело и все время бывала раздражена. «Сейчас будет гроза», — почему-то пробежала мысль.

— У тебя были женщины до меня? — спросила, словно облила холодной водой. Он молчал, думая, что ответить, пытаясь предугадать, какая реакция последует после ответа.

— Да, врать не буду, у меня были отношения с тремя женщинами.

— Такие, как Нюрочка, на одну встречу были?

— Были.

— За мной все время из окна четвертого этажа над твоей квартирой наблюдает женщина. Кто она, вернее спрошу прямо, ты с ней жил?

Он весь напрягся, разговор приобретал нехороший оборот.

— Да.

— Долго?

— Год где-то.

— Год! — громко воскликнула Лиза. Ну это же жена! У меня с тобой отношения всего полгода.

— Лиза, милая, ну перестань, у нас с тобой не отношения, ты жена мне. Ну зачем ты себя расстраиваешь. Жена ведь становится твоей душой, мыслями, ты для меня, как жизнь моя, ну, а те ушли…

— Я не хочу быть твоей жизнью. Живи сам своей жизнью. —