— Что ты такое говоришь, Дафна? Герцог только что сказал Мне, что он завтра совершенно свободен. — Она вновь повернулась к Саймону. — И мы обязательно посетим королевскую обсерваторию, так что это будет не просто увеселительная прогулка. Обсерватория закрыта для публики, но мой покойный муж был одним из ее попечителей, и я уверена, нас туда пустят.

Саймон поймал взгляд Дафны. Она ответила ему легким пожатием плеч, в ее глазах он уловил просьбу о прошении.

Обратившись к Вайолет, он сказал:

— Почту за честь присоединиться к вам, леди Бриджертон.

Она лучезарно улыбнулась и похлопала его по руке.

— Как мило с вашей стороны, герцог.

До ушей вашего автора дошли сведения, что все семейство Бриджертон (плюс некий герцог) отправилось в прошедшую субботу на прогулку в Гринвич.

Вашему автору стало также известно, что упомянутый герцог вместе с одним из членов семьи Бриджертон возвратились в Лондон промокшие до нитки…

«Светская хроника леди Уислдаун», 3 мая 1813 года

— Если вы не перестанете извиняться передо мной, — сказал Саймон, подпирая рукой голову, — я буду вынужден прикончить вас.

Дафна посмотрела на него с раздражением: ей не всегда нравился стиль его шуток. Они сидели на палубе небольшой яхты, зафрахтованной ее матерью для поездки всего семейства по Темзе в сторону Гринвича и обратно.

— Если вас так раздражает обыкновенная вежливость, — сказала Дафна, — я могу замолчать. Конечно, я не несу ответственности за свою мать и за ее манипуляции вами. Но ведь целью того, что мы задумали, было, в частности, избавить вас от назойливости матерей, а я не могу спокойно видеть, что моя милая матушка заменила их всех.

Саймон отмахнулся от ее слов и поудобнее устроился на скамье.

— Все это, пожалуй, было бы невыносимо — я говорю о ваших братьях и о почтенной матушке, — если бы не было так забавно. Как хороший водевиль.

Дафна не могла скрыть некоторой обиды:

— Ах вот как вы к этому относитесь? Мои родные для вас — комедийные актеры!

— Отчасти. А мы — для них. Разве не так?.. Что же касается плавания по реке, я совершаю его с удовольствием после многодневных путешествий по морям. Тут по крайней мере видны берега, и такие живописные. В обсерватории побывать тоже интересно. Вы знаете что-нибудь о меридианах и параллелях, не говоря уже о долготе и широте?

Она покачала головой:

— Почти ничего. Даже не имею понятия, каким образом один из меридианов оказался здесь, в Гринвиче.

Саймон снисходительно улыбнулся:

— Я помогу вам разобраться. Для плавания по морям необходимо определять место, где находится корабль в данную минуту, а также его направление. В этом помогают географические координаты — широта и долгота. Отсчет начинается от меридиана. В прошлом веке астрономы решили, что начальным меридианом будет Гринвичский.

Дафна с безнадежным видом покачала головой.

— Из всего сказанного вами я поняла одно: что Лондон стал в каком-то смысле центром мира. Неужели другие страны согласились с этим? Например, Франция? Или папа римский? Из-за этого не было войны?

Саймон рассмеялся:

— Ну, войны возникают и по более пустячным поводам. Но из-за меридиана их не было. Возможно, потому, что королевская обсерватория ежегодно публикует схемы и карты, необходимые мореплавателям всего мира, и только безумец может отправиться в открытое море без таких карт. А в них все расчеты ведутся от Гринвичского меридиана. Я понятно объяснил?

— Мне стало понятно, что вы большой знаток морского дела.

— Просто я немало плавал, а кроме того, любил математику и вообще точные науки.

— В нашей детской меня им не обучали. Боюсь, мое образование сводилось к тому, что знала гувернантка. Поэтому с цифрами я до сих пор не в ладах. Даже мама знает больше — видимо, ее гувернантка была немного образованнее, чем моя.

— Я и не надеялся, что вы овладели точными науками, — заверил Он. — Но все-таки чем ты больше увлекались?

— Историей и литературой. Нас, женщин, не учат в университетах, как вы знаете, но, к счастью, в нашем доме очень много книг, и я читала и читаю запоем.

Саймон откинулся на сиденье, пригубил из бокала лимонад.

— Могу признаться, — сказал он, — что никогда не увлекался историей.

— Почему? Это же так интересно!

В самом деле — почему? Он на минуту задумался. Неужели оттого, что история в каком-то смысле связана и с родом Гастингсов, а он чуть не с детства дал себе клятву не интересоваться тем, что было так важно для его отца?

Но, отвечая Дафне, он, разумеется, не упомянул об этом. В их отношениях еще не наступило время для откровений и скорее всего не наступит.

Некоторое время они плыли в молчании, свежий речной ветер обдувал их лица, шевелил волосы. Потом Дафна сказала с улыбкой:

— Вы можете сердиться, но у меня не идет из головы сцена, когда моя мать взяла вас за горло и заставила поехать.

— Если говорить о моем горле, — ответил он, — это, пожалуй, больше относится к Энтони… — И, заметив, что у Дафны широко раскрылись глаза и она готова начать расспросы, быстро переменил тему:

— Что же касается прогулки, я уже устал повторять, что никогда бы не принял в ней участия, если бы не желал этого.

Начало фразы звучало не слишком вежливо, и Дафна готова была обидеться, но окончание несколько примирило ее с собеседником. Тем не менее она отвернулась от него и стала с еще большим вниманием вглядываться в медленно удаляющийся от них берег.

Конечно, этого герцога не назовешь чрезмерно любезным и обходительным, но даже несвойственная его возрасту раздражительность чем-то нравилась ей. Быть может, потому, что говорил он искренне.

— Чему вы улыбаетесь? — услышала она его голос. — Что-то увидели?

— Ничего.

— Тогда отчего улыбаетесь? — повторил он. Почему его так трогает ее улыбка? Пусть отстанет. Но он не отстал, а повторил вопрос, да еще насмешливым тоном:

— Если не улыбаетесь, значит, приготовились чихнуть или зевнуть. Я не прав?

— Нет, — ответила она сдавленным от смеха голосом. — Просто любуюсь природой.

Он запрокинул голову, подставив лицо неяркому солнцу.

— Надеюсь, компания тоже вызывает у вас приятные эмоции, Дафна?

Не поворачиваясь к нему, она проговорила:

— Вы имеете в виду всю компанию или кого-то в отдельности?

— Если хотите узнать мое отношение к вашему воинственному брату, — холодным тоном сказал он, — то его поведение меня развлекает.

Всякое подобие улыбки исчезло с ее лица.