перед свадьбой — и считал это нормальным. Кроме того, участие в семейном бизнесе не позволяло ему вмешиваться ни в личные проблемы, ни во взаимоотношения членов семьи. Он был простым фотографом и должен был вести себя осмотрительно.

Полиция нашла свадебное платье Лары в студии Мигеля. Он объяснил, что она сняла его после фотосессии, переоделась и ушла. Бросила платье на полу, как большой белый плевок. Мигель понимал, он тут как прислуга и должен подобрать платье и сохранить его. Прокурору такое поведение невесты показалось очень странным, ведь обычно для девушки свадебный наряд — это нечто особенное, по крайней мере до свадьбы.

Когда нашли труп Лары, он был прикрыт только свадебной фатой. Куда делась одежда? Почему ее раздели? Никаких следов сексуального насилия не обнаружили. Легко было представить, как Мигель сходит с ума от любви, фотографируя молодую цыганку в свадебном платье. Не выдержав, убивает ее, снимает платье, а девушку уносит в заброшенный дом, чтобы провести там ужасный ритуал с червями.

Присяжные сочли алиби Мигеля в ночь преступления неубедительным. Он сидел дома и смотрел телевизор — хуже и быть не может. Кроме того, между пальцами убитой нашли волосы Мигеля. Он объяснил, что на фотосессии подошел к ней, чтобы поправить складки платья. Она шутила над ним, ерошила ему волосы, трепала по голове. А волосы у него сильно лезли. Однако прокурор крупными мазками нарисовал сцену нападения: обезумевший от красоты модели Мигель и жертва, которая, защищаясь изо всех сил, вцепилась в волосы нападающего.

Элена искала в деле протокол допроса Мойсеса, но не нашла. Отец Лары даже не упоминался. Как такое возможно? Ей было известно, что у Мойсеса брали ДНК-тест, значит, проверяли какие-то частицы, найденные на теле или на месте преступления. Возможно, те же волосы, обнаруженные между пальцами Лары. Но почему они заподозрили отца? Элена знала: когда расследуется убийство, родственников проверяют всегда, значит, протокол допроса Макайи должен был сохраниться в архиве.

Отсутствие протокола раздражало. Улики по делу Сусаны вынудили Элену арестовать Мойсеса, но что-то подсказывало ей, что они зря цепляются к этой семье, которая и без того настрадалась. Не верилось, что отец мог с таким извращенным упоением убить обеих дочерей. Она забрала дело Лары домой, потому что хотела найти доказательства, оправдывающие Мойсеса. Она перебирала документы, рассматривала фотографии, изучала материалы допросов, но так ничего и не нашла; но такое упущение — настоящая находка. Ничто не указывало на Мойсеса как на виновного, и все же его заподозрили. Расизм? Кто-то посчитал его монстром, способным на все, только потому, что он цыган?

Она подумала, что стоило распутать этот клубок до конца, прежде чем получать ордер на его арест, который может навсегда уничтожить то, что осталось от семьи Макайя.

Звонок прервал ее раздумья. Это была Ческа — подозреваемый скрылся. Они преследовали его несколько кварталов, но он ушел. Теперь предстояло получить ордер на обыск.

Глава 41

Капи продавал сундук паре туристов, когда в его антикварный магазин на Эль-Растро вошла полиция. Элена сохраняла спокойствие, в отличие от Сарате: тот держал в руке официальный документ и был настроен по-боевому.

— Полиция, у нас ордер на обыск этого заведения.

— Минуту, я сейчас, — недовольно сказал Капи.

Он хотел закончить с продажей, но Сарате не позволил:

— Закройте магазин сейчас же, или поедете в участок.

Туристы тут же убрались подобру-поздорову. Возможно, настроение Капи испортила сорвавшаяся сделка — ведь она была уже на мази, — а возможно, его нелюбовь к полиции имела долгую историю. Он ощетинился, глаза загорелись недобрым огнем, а смуглое лицо словно стало еще темнее.

— Это уже третий визит полиции, вы угробите мой бизнес. Я не буду снова показывать лицензию.

— А если я все-таки попрошу вас показать? — спросил Сарате.

— Ищи в унитазе, я подтер ею задницу.

Сарате сжал кулаки. Инспектор Бланко, которая поначалу намеренно не вступала в разговор, теперь была вынуждена вмешаться.

— Не надо нам ничего показывать, мы хотим только поговорить.

— О чем? Что я сделал?

— Вам знакомо имя Мигеля Вистаса? — вопрос Сарате прозвучал как обвинение.

Капи старался выглядеть невозмутимым, но веко у него задергалось – то ли нервный тик, то ли приступ ярости.

— Говорите, что вам нужно, или проваливайте. У меня полно дел.

— Мы думаем, что ваш кузен заказал Мигеля Вистаса в тюрьме, и его попытались убить, — опять мягко вмешалась Бланко, рассчитывая примирительным тоном смягчить гнев цыгана. Однако это не сработало. Капи даже не взглянул на нее, похоже, он хотел иметь дело только с Сарате.

— Если эту крысу и правда покромсали, я только рад. Но я ничего не знаю, вы зря тратите время.

— Вы знаете, где ваш кузен?

Элена Бланко снова попыталась поймать взгляд Капи, и снова безрезультатно: цыган ответил, уставившись в пол:

— Понятия не имею. Но думаю, что у него много дел. Например, организовать похороны дочери.

— Есть ордер на его арест и обыск в доме.

— Ну, значит, вам есть чем развлечься. Ищите, ловите и не приставайте к людям, у меня с полицией нет никаких дел.

Сарате повернулся к двум полицейским, которые пришли с ними.

— За работу, ребята. Разворошите тут все, переверните лавочку вверх дном, если потребуется. Ищем наркотики, контрабанду, все что угодно. Действуйте.

Полицейские начали двигать мебель.

— Здесь ничего нет. Я не занимаюсь наркотиками и контрабандой. Идите в трущобы и ищите там.

— Если хотите, чтобы мы прекратили обыск, придется с нами сотрудничать, — сказал Сарате.

— Осторожно с этим столом, он хрупкий, — забеспокоился Капи, подходя к полицейским. — Я сам открою ящики. А то вылетят, у них нет ограничителя. — Он выдвинул их крайне осторожно.

Бланко подошла к нему.

— Когда вы в последний раз видели своего кузена?

— Я не помню, в последнее время мы не так часто встречались.

Снова Капи говорил, глядя на Сарате, словно отвечая на его вопрос. На этот раз инспектор не смогла сдержаться. Она схватила цыгана за руку и, резко дернув, повернула лицом к себе.

— Можно узнать, почему вы не смотрите мне в глаза? Потому что я женщина и недостойна внимания?

— Отпустите руку, или я вообще не буду отвечать, — сказал Капи, глядя на нее с плохо скрываемой яростью.

— Мойсес сказал нам, что в пятницу ночью был с вами.

— Я не помню, — ответил Капи, отворачиваясь от Бланко.

— Жаль, потому что это его алиби. И вы единственный, кто может его подтвердить.

— Алиби? Мойсес — святой, он идиот в хорошем смысле слова. Мухи не обидит.

— Полиция не считает его ангелом, — бросила Бланко. — Его ведь подозревали и в связи со смертью Лары.

— Убийца Лары за решеткой. И клянусь Богом, как только он выйдет на свободу, на него обрушится проклятие.

— На него уже обрушилось проклятие, — сказал С­арате.

— Он был с вами в пятницу ночью? — напирала инспектор. — Да или нет?

— Послушайте, я не помню. Если он так говорит, значит, да.

— Что вы делали?

— Да разве я помню? Пили вино или играли в карты.

— Он говорит, что вы ездили на фургоне по каким-то делам.

Инспектор Бланко уличила Капи во лжи, и теперь он пристально смотрел на нее. Ей стало неуютно от этого взгляда, высокомерного и полного копившейся годами ненависти.

— Он помог мне перевезти мебель. — Голос его вдруг сел, словно цыгану не хватало воздуха.

— Перевезти куда?

— Не помню.

— Не можете не помнить. Куда вы возили мебель в ту ночь?

— Не знаю, одно туда, другое сюда. Я потерял список, — презрительно бросил Капи.

— Мойсес не показался вам странным той ночью?

— Мойсес странный с тех пор, как встретил эту гаджо. Тридцать лет уже.

— Я имею в виду, не