Единственной картиной, которую она смогла рассмотреть, стал ее портрет. Он единственный висел на стене напротив, маня и пугая.

Это было ее лицо, написанное так безупречно красиво, что Джесс с трудом узнала себя. Если бы она так выглядела в реальности, то вечно носила бы корону «Мисс мира».

«Джесс».

Нужно было спешить. И она пошла дальше. Гулкие коридоры сменялись темными комнатами. Лестницы – поворотами.

Она шла, шла и шла… В какой-то момент Джесс едва не угодила в капкан, на нее набрасывалась стая летучих мышей, она падала, не видя в полутьме ступеней или препятствий, но не останавливалась в своем путешествии по странному дому.

Ею двигало странное, почти непреодолимое желание двигаться вперед. Джесс чувствовала, будто ее ждет что-то – или кто-то, и не могла оставаться на месте, ожидая, когда ее выкинет в свой реальный мир.

«Джесс».

Она. Должна. Искать.

В какой-то момент Джесс оказалась еще в одной гостиной, уже целой, но пустой и темной. Окна были занавешенные тяжелыми бордовыми портьерами, и Джесс, отодвинув одну из них, увидела за окном поле, над которым нависло вечное мрачное, с лиловыми проблесками, небо.

Далеко в поле неподвижно замерла фигура Пугала, раскинувшего руки. Над ним кружили вороны.

За полем начиналось кладбище: виднелись могильные кресты, между которыми перемигивались огни, а вдалеке она приметила крылья упавшего на землю самолета.

Джесс тотчас присела на корточки, забоявшись, что Пугало заметит ее и вновь окажется рядом, но этого не случилось.

Она вновь осторожно выглянула из окна и с облегчением удостоверилась, что Пугало остается на месте, как ему и положено.

Слишком знакомое место.

Она была на этом поле. Убегала от Пугала и упала в могилу.

«Джесс».

Слыша то ли чужую мольбу, то ли свое сумасшествие, девушка выбежала из гостиной и поспешила к витой лестнице, ведущей наверх.

Джесс оказалась на третьем этаже, осмотрелась и спешно открыла одну из дверей, попав в спальню-мансарду.

Эта комната была единственной во всем огромном доме, которую ярко освещал свет. Свет, мягкий, податливый, был всюду.

И, кажется, даже в сердце Джесс, заполняя его изнутри.

Посредине спальни стояла большая двуспальная кровать с балдахином, заключенная в хрустальную полусферу, вросшую в паркет.

На кровати лежал Брент – взрослый, красивый, любимый.

У Джесс перехватило дыхание.

– О боже мой, – пробормотала она, не отрывая от его лица жадный взгляд. – Брент! Брент! – позвала она его.

Брент был без сознания.

Кожа болезненна, а губы стали серыми. Светлые волосы разметались по подушке. На шее видны были напрягшиеся вены. Белая рубашка на груди пропиталась кровью. Кровь забрызгала всю кровать – Брент был серьезно ранен.

– Джесс, – в бреду прошептал он, не открывая глаз, и девушка поняла, что все это время слышала его голос.

Она с немым криком бросилась к Бренту, но хрустальный купол оттолкнул ее. Невидимая сила отбросила ее назад, заставив отлететь к шкафу.

Джесс, однако, не собиралась сдаваться. Она встала на ноги и, упрямо сжав кулаки, вновь бросилась вперед, полная решимости пробить купол.

Не получалось.

Она раз за разом бросалась вперед, не обращая внимания на боль. Кричала, пытаясь пробиться под этот купол, царапала его ногтями, била кулаками и сама – билась-билась-билась.

Как сумасшедшее сердце в груди.

И кричала – пронзительно, громко, срывая голос, надеясь, что он услышит. Услышит и поймет – она рядом, она спасет его, она его не бросала.

И Брент услышал.

Он открыл вдруг глаза – серые, как мокрый асфальт. Увидел истерзанную Джесс и улыбнулся слабо.

– Я люблю тебя, – сказал он шепотом, который раздался по всей комнате, отскакивая эхом от стен.

– И я тебя люблю.

Джесс плакала, тянула к Бренту руки.

– Спаси меня… – Он посмотрел на нее умоляющим взглядом. – Найди меня.

– Я найду! – закричала она. И вновь бросилась на стеклянный купол, в решительной надежде пробить его.

Неведомая сила, как и прежде, отбросила ее в сторону, лицом в стену. От боли Джесс потеряла сознание.

…и проснулась с тихим криком, который утонул в больничных стенах.

Это был самый страшный кошмар Джесс за последнее время.

Мой ангел с губами сладкими

в полночь шагнул, и я следом за ним

ступил в темноту.

Почему люди такие падкие

(если не ангел им нужен, то нефилим)

на ту теплоту,

которая может высушить досуха

море из слез. И в клубящейся мгле

подарит свой свет.

Я люблю тебя, ангел проклятого воздуха,

всею той тьмой, что бушует во мне.

Ты скажешь ответ?

…он мне не нужен.

* * *

– …он мне не нужен, – повторяет Джесс дрожащим шепотом, глядя на себя в запотевшее зеркало.

Эти строки она знает теперь наизусть. Это ее вечные строки. Строки из последнего стихотворения Брента. Ему не нужен был ее ответ. Он знал, что она любит его.

Джесс бездумно рисует пальцем на зеркале сердце и пишет: «Я люблю тебя, Брент».

И тотчас стирает ладонью, видя свое четкое отражение.

Ее глаза кажутся заполненными не слезами, а тьмой. Влажные волосы липнут на лицо и шею. Вся рука – от плеча до кончиков пальцев – исписана черным маркером. Джесс бездумно писала имя того, кого любила. Оно же написано и на теле – на шее, ключицах, груди… Там, куда Брент целовал ее, она писала его имя.

Раньше Джесс гордилась своей любовью – она никогда не встречала влюбленных так сильно, как она. Влюбленных во все – в душу, в тело, в мысли, в слова, в запах…

Только когда Брент покинул ее, она поняла, что ее любовь была слабой и жалкой.

Ее рот кривится в беззвучном плаче. Вместе с каплями воды на лице появляются слезы.

Джесс целует свое отражение, словно целует Брента, и идет к ванной. Она уже наполнена простой водой, без пены. Не снимая футболки, Джесс садится в ванную и погружается в теплую воду с головой. Почти минуту она сидит под водой, а потом, уже задыхаясь, резко поднимает голову, ловя ртом воздух.