Слезы закипели в ее глазах, к горлу подступили рыдания.

— А ведь я предупреждал, что случится, если ты распустишь язык, — продолжал он. — Теперь лежи смирно, если жизнь тебе дорога, и поскорее покончим с этим.

Чарльз убил Бена, потому что тот все знал. Бен погиб, потому что Мэри обо всем ему рассказала.

Ее накрыла с головой волна ужаса, его ледяные щупальца стиснули сердце, проникая в самую глубину, навсегда поселяя в нем боль и мрак.

Мэри вспомнила о новой жизни, которая зреет в ее утробе. Дитя Бена… или…

На миг, всего лишь на краткий миг женщина подумала: а что, если успокоиться, подчиниться Чарльзу, избавиться от ребенка, зачатого не в любви, а в грязи и боли?

Но это длилось только миг. Как сказал Бен — неважно, кто посеял семя. Это ее ребенок. Ее и Бена. И она уже всем сердцем любит это не рожденное пока дитя.

И всем сердцем ненавидит Чарльза.

Эта ненависть придала Мэри сил, чтобы спасти своего ребенка. Она сглотнула твердый комок и глубоко, судорожно вдохнула.

— Ты прав. — Ледяной, неестественно спокойный голос принадлежал, казалось, незнакомке — Мэри с трудом верилось, что она способна говорить так. — Не хочу я ребенка, который может вырасти таким, как ты. Я не буду сопротивляться, если только ты уйдешь. Не хочу, чтобы ты… чтобы ты смотрел на меня.

Чарльз захохотал.

— Как будто я уже не видел всех твоих прелестей! Поздновато стесняться, куколка.

Мэри изо всех сил сжала колени, не обращая внимания на острую боль между ног.

— Выйди в другую комнату, — приказал женский голос. — В таком деле женщина имеет право требовать, чтобы на нее не глазели.

Чарльз немного помолчал.

— Ты, надеюсь, знаешь, что будет, если не сделаешь все, как надо?

— Знаю, — голос прозвучал пусто и безнадежно.

— Вот и ладненько. Делай что хочешь, только побыстрее.

Удалявшиеся шаги Чарльза отдавались в воспаленном мозгу Мэри болезненным эхом. Наконец он захлопнул дверь, и вместе с ним из комнаты исчез тошнотворный запах смерти.

— Можно, я на минутку сяду? — жалобно спросила она. — Меня, кажется, сейчас стошнит.

Женщина вздохнула.

— Хорошо. Погоди, сейчас выну расширитель.

Боль ослабла, и Мэри наконец смогла сесть. Только сейчас она разглядела свою собеседницу — невзрачную особу лет примерно сорока, а может, меньше. Жесткие скулы и мелкие черты лица мешали точнее определить возраст.

— Зачем ты это делаешь? — спросила Мэри вполголоса — чтобы не услышал Чарльз, а еще потому, что каждое усилие давалось ей слишком дорого.

Жесткое лицо женщины окаменело.

— Я кое-что задолжала Чарльзу… А он умеет взимать долги.

— Ты задолжала ему так много, что можешь убить дитя человека, которого даже не знаешь?

Женщина потянулась к пачке сигарет, вытряхнула одну, прикурила и выдохнула облачко сизого дыма.

— Угу, — сказала она, — порядочно.

— Послушай, что если ты просто скажешь ему, что все сделала? Что ребенка не будет?

Женщина с силой затянулась и медленно покачала головой.

— Не пойдет.

— Почему?

— Думаешь, он не заметит, как тебя разнесет через пару месяцев?

— Тогда будет уже слишком поздно!

Мэри с жаром подалась вперед, умоляюще сложив руки.

Женщина нервно пыхнула сигаретой и раздавила ее в пепельнице, стараясь не встречаться взглядом с Мэри.

— Уничтожить меня он всегда успеет. Я медсестра. Моему малышу десять лет. Если Чарльз бросит меня в тюрьму за подпольные аборты, я потеряю все, что имею. Этот человек — воплощенное зло. Пользуясь своим положением, он собирает сведения о разных людях, а потом прибирает их к рукам. Как меня, например…

— Я уеду! Уеду из города! Клянусь тебе, он никогда ничего не узнает!

Карие глаза медсестры смягчились, но лицо осталось все таким же жестким и непреклонным.

— Послушай, детка, с какой стати тебе так хочется сохранить ребенка от этой сволочи?

— Это не его ребенок!

«Это наш ребенок, — сказал Бен. — Мне наплевать, чьи у нее будут глаза или волосы. Мне наплевать, кто посеял семя. Это наш ребенок».

— А Чарльз говорит, что его.

— Это ложь! Ребенок мой и моего мужа.

— Твой муж мертв.

Мэри сделала вид, что не слышит этих страшных слов. Сейчас об этом лучше не думать. Потом, потом ей придется свыкнуться с утратой, научиться жить без Бена, но не сейчас. Сейчас главное — отвоевать жизнь малыша!..

— Этот ребенок — все, что у меня осталось. Ты сама — мать. Ты меня поймешь.

Женщина отбросила со лба короткие каштановые пряди и снова вздохнула.

— Да-а, еще как пойму. Не будь моего маленького, и я сама бы свихнулась, когда мой муженек сыграл в ящик. — Она потрясла головой. — У мальчишки никого нет, кроме меня, а как я смогу о нем заботиться, если загремлю за решетку?

— Клянусь тебе, Чарльз ничего не узнает. У меня есть подруга, она мне поможет. Она живет в…

Медсестра резко вскинула руку:

— Нет. Не говори. Господи, поверить не могу, что я вообще над этим раздумываю… Ладно, слушай. Сейчас пойдешь в ванную, запрешься и включишь воду. Потом вылезай в окно — и дай Бог ноги. У тебя пять минут. Через пять минут я пойду и скажу Чарльзу, что ты меня надула. И видит Бог, если ты еще когда-нибудь появишься в этом городе, я тебя самолично изрежу на мелкие кусочки!

Мэри поспешно соскользнула со стола. Из глаз ее брызнули слезы.

— Спасибо тебе! Честное слово, ты не пожалеешь об этом. Спасибо!

— Пять минут, — жестко напомнила медсестра.

По возвращении из библиотеки Джейк отправился в свой номер, а Ребекка — в свой. Больше ей деваться было некуда, и все утро она бесцельно расхаживала по комнате, то включала, то выключала телевизор и безуспешно пыталась вслушиваться в обрывки приглушенной речи, доносившиеся из номера Джейка. Время тянулось нестерпимо, и с каждой минутой смятение Ребекки возрастало. То же самое было с ней в Далласе, перед тем, как она решила отправиться в Эджуотер — тогда она так же бесцельно бродила по дому, не зная, куда пойти и куда себя девать.

С первого дня в Эджуотере у Ребекки не было ни единой свободной минутки и потому ей казалось, что она хоть чем-то занята, что постепенно к ней возвращается былая уверенность в себе. Неважно, что в большинстве случаев их усилия пропадали втуне — зато она действовала, не сидела сложа руки.

А теперь Джейк засел в своем номере, чтобы «сделать пару звонков», и Ребекка даже не осмелилась намекнуть на то, чтобы пойти с ним. Близость Джейка, да еще наедине, в тесном номере мотеля, отнимала у нее остатки здравого смысла, зато пробуждала совершенно ненужные инстинкты.