Клоду так хотелось прошептать свое «нет» нежно-нежно, сперва уткнувшись губами в ямочку на ее горле, потом скользя по обнаженному предплечью, шептать «нет», когда голова ее ляжет на его грудь, а он будет с ласковой теплотой целовать ее загорелую кожу. Он повторял бы это слово, перебирая пальцами ее золотые волосы, поглаживая стройные длинные ноги, медленно подбираясь к плоскому, гладкому животу. Он хотел бы выдохнуть свой отказ, касаясь губами полоски плоти, открывшейся между ее раздвинутых ног, сказать это «нет», сжимая губами самую сердцевину ее женского существа.

Клод бросил взгляд на разложенные перед ним карты. Линии на бумаге расплылись, и он крепко сжал веки, чтобы вернуть ясность зрению. Тут он услышал, как дверь тихо отворилась.

Алексис поставила поднос на свободное от карт место. Она надеялась, что Клод не заметит, как дрожат ее руки. Они начинали дрожать всякий раз, как она вспоминала о том, что сказал ей Лендис. Они дрожали сейчас, когда она исподволь смотрела на Клода, склонившегося над картами. Девушка предвкушала тот миг, когда он откроет ей то, что должен открыть. А что ждет ее после того, как слова эти будут произнесены?

Алексис спрятала руки в складки платья. Впрочем, она могла бы этого не делать, потому что капитан все равно не смотрел на нее.

— Я вернусь за подносом позже, — тихо сказала она. — Вы велели мне почистить ваши сапоги. Я могу их забрать, когда вы поужинаете?

— Да, а пока идите, — нетерпеливо ответил он. Отпустив девушку взмахом руки, Клод боковым зрением наблюдал за тем, как она шла мимо него к двери.

Алексис вернулась к себе в каюту, где ей давно пора было прибраться. С того момента, как она стала членом экипажа, у нее не было ни одной свободной минуты. На кровати Лендис оставил для нее пару брюк. Алексис примерила их, не снимая платья. Почувствовав, что брюки сидят как надо, Алексис с радостью сбросила платье и стала искать рубашку. Лендис не смог подобрать для нее подходящей, впрочем, не беда: у нее была рубашка Клода. Алексис накинула ее, закатав рукава по локоть. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась довольна. Невольно вспомнился тот далекий день, когда ей впервые пришлось примерить такую же рубашку. Теперь мужской наряд уже не смог скрыть ее пола, как это было, когда Алексис исполнилось тринадцать. Наоборот, в какой-то степени он даже подчеркивал женственность форм. Сейчас не помогла бы ни стрижка, ни вязаная шапочка, не без удовольствия подумала Алексис. Она потребовала разрешить ей ходить в брюках не оттого, что не хотела признавать за собой права быть женственной, но лишь чтобы было удобнее работать. Белая рубаха только подчеркивала округлую линию груди, а брюки, давая простор движениям, ловко облегали бедра, обтягивали живот и ноги. Неохотно Алексис сняла с себя новую форму, решив сначала спросить у капитана разрешения носить его рубашку. Она умылась, смыв с лица следы копоти, оставшейся после чистки оружия, вымыла голову и заплела в косу еще влажные волосы, затем надела чистое платье. Когда Алексис посчитала, что у Клода было достаточно времени, чтобы справиться с ужином, она вернулась в его каюту забрать поднос и сапоги.

Оказалось, что капитан даже не дотронулся до еды, и она не оставила этот факт без внимания.

— Какое вам дело до того, ел я или не ел? — угрюмо полюбопытствовал он, откинувшись на спинку стула, сложив на груди руки и скептически глядя на девушку. Вероятно, он не верил в искренность ее заботы.

— По правде говоря, капитан, вашей гостье, или пленнице, как вам будет угодно, действительно должно быть все равно, ели вы или нет, поскольку причины отсутствия у вас аппетита вряд ли имеют отношение к ней лично. Что же касается вашего нового юнги, то здесь дело другое. Голодный капитан, к тому же рассеянный — да, я же вижу, каким взглядом вы смотрите на карты у вас на столе, — может натворить немало бед на корабле. Плохо, когда кораблем командует больной человек.

Клод взял в руки карандаш и забарабанил им по столу. В ее тоне появилось нечто новое, чего до сих пор не было. Какая-то приторная сладость. Клод был достаточно опытен, чтобы понимать, что обычно стоит за этой приторностью.

— Любезный юнга, удовлетворит ли вас самое простое объяснение отсутствия у меня аппетита? Например, такое, как отсутствие чувства голода?

— Конечно, — ответила Алексис. — Только вот думаю, Форрест вряд ли поверит, когда я верну ему полный поднос.

— Можете не беспокоиться насчет того, что подумает Форрест, и своей голове дайте отдохнуть. С кораблем ничего не случится, с курса мы тоже не собьемся, я вам обещаю. И еще: сомневаюсь, что Форрест позволит себе хоть что-то сказать по поводу несъеденного ужина.

— Нет, он не скажет, вы правы, — с невинным видом заметила Алексис. — Но ваш юнга должен знать правду, чтобы передать вашей пленнице Алексис. Ей не хотелось бы стать причиной потери вами здоровья.

Алексис вздрогнула от резкого звука — карандаш в руках Клода разломился надвое. После этого в каюте воцарилась такая тишина, что Алексис даже испугалась.

Она видела, как каменеет лицо капитана, заостряются черты, как упрямо сжимается челюсть и в тонкую линию вытягивается рот. Девушка прижала палец к губам, только сейчас осознав, какую проявила жестокость. Дурацкая игра! Конечно, он возненавидел ее за это, но не больше, чем она возненавидела самое себя!

Клод отодвинул стул и встал. В два шага он преодолел разделявшее их пространство, приблизившись к ней вплотную. Грубо схватив Алексис за талию, он привлек девушку к себе. Свободной рукой схватив косу и оттянув ее голову назад, он склонился над ней, заглядывая в черные точки зрачков.

— Что бы вы собой ни представляли, роль скромницы — не для вас, — с угрозой в голосе прошептал Клод и, прижавшись губами к ее рту, стал целовать, грубо, яростно. Она вырывалась, колотила его кулаками по спине, но он не отпускал ее и не прерывал поцелуя. В том, как он прижимал ее к себе, как целовал, не было ни капли нежности. И все же Алексис была довольна. Так он наказывал ее за то, что она пыталась казаться чем-то, чем не была в действительности. Его обращение было столь же противно ей, сколь противны его слуху ее приторно-лживые речи. «Я заслужила», — думала Алексис. И она боролась с ним. Боролась, как только могла. Она хотела получить ответ и получила. Не надо было пытаться заставлять его признаваться в том, что причиной его плохого аппетита, неспособности сосредоточиться, думать была она — Алексис. Своими действиями Клод давал имя ее преступлению, он объяснял, что послужило причиной его решения, парадоксального, нелогичного, взять ее на корабль. Она нужна была ему вся — такая, какая есть. Он взял ее с собой, потому что не мог не взять. Его влекло к ней то, что составляло ее индивидуальность, что делало ее непохожей на других. Сейчас, обращаясь с ней так, как мужчина обращается с женщиной, которую более не уважает, он пытался ей показать, что, предавая себя, она предает его!

Алексис почувствовала, как его рука ложится к ней на грудь, а пальцы жестоко сжимают тело. И вдруг он отпустил ее. Оказавшись без поддержки, девушка упала на пол.