Проходя мимо стола, за которым сидели двое пожилых мужчин, пивших одно и то же пиво почти час, я услышала обрывок их разговора, который привлек мое внимание.

— Убил его. Просто так. Повернул голову, сломал шею. Но старик знал, что будет дальше. Не надо было пытаться сбежать, не заплатив долг. Фальконе это не нравится. Я всегда плачу. Даже если это означает отсутствие еды в течение нескольких дней. Лучше быть голодным, чем мертвым.

— Ты понимаешь это. — проскрипел другой человек, потом впал в приступ кашля.

Я занялась вытиранием стола рядом с ними, надеясь выяснить, кто сломал кому-то шею. От одной мысли об этом у меня по спине побежали мурашки. К сожалению, мужчины, похоже, уловили мое присутствие и переключили разговор на предстоящие бои. Фабиано убил этого человека?

Когда я вышла из бара в четверть третьего, машина Фабиано стояла перед входом. Я застыла на полушаге, наполовину надеясь, что это совпадение. Он толкнул пассажирскую дверь.

— Садись. Не могу позволить тебе гулять одной ночью.

Глядя на его красивое лицо, я не была уверена, что смогу положить конец нашим отношениям. Я не была уверена, что хочу этого. Люди редко выполняли данные мне обещания. Я научилась ожидать разочарования, но он сдержал свое обещание защитить меня. Впервые в моей жизни был кто-то, кто мог защитить меня. Моя мать никогда не была способна. Не против перемен в ее настроении, не против избиений ее отвратительных бойфрендов, не против оскорблений, обрушиваемых на меня другими детьми.

Фабиано был опасен. Он не был тем, с кем можно оставаться рядом. Но мысль о том, что впервые в моей жизни есть кто-то, кто может защитить меня, была слишком соблазнительной.

ФАБИАНО

Я заметил ее колебания, когда она заметила меня. Как мышь перед ловушкой, разрывается между дегустацией сыра и бегством.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, обхватив руками свой старый рюкзак, как будто ей нужен был еще один барьер между нами.

— Я сказал, что буду защищать тебя, и это то, что я делаю. Я не хочу, чтобы ты гуляла ночью одна.

Она смотрела в окно, пряча лицо в тени. Моя хватка на руле усилилась.

— Ты не можешь каждый вечер отвозить меня домой. Уверена, у тебя есть работа.

Ее губы сжались, а пальцы зарылись в рюкзак. Что она слышала? Обо мне всегда ходили слухи. Самое худшее, как правило, было правдой.

— Не волнуйся. Я могу найти время для важных дел.

Каморра была важна. Римо и его братья были важны. Она не должна была.

Она повернулась, нахмурив брови.

— Важные дела? Я?

Она не была. Она была… я не был уверен, кем она была для меня. Я думал о ней, когда ее не было рядом. Об этих проклятых веснушках и застенчивой улыбке. О том, как она была одинока, даже когда жила с матерью. Я знал, каково это быть одним в доме с другими людьми. Мой отец. Его вторая жена. Горничная. Я проигнорировал ее вопрос.

— Если меня не будет на парковке после работы, жди меня в баре, пока я за тобой не заеду.

— Я не в детском саду. Мне не нужен кто-то, чтобы забрать меня. Даже ты, Фабиано. У тебя нет причин делать это. Я могу защитить себя.

Я остановился на ее улице. Заглушив двигатель, я повернулся к ней.

— Как?

— Я просто могу, — сказала она, защищаясь.

Я кивнул на ее рюкзак.

— С тем, что там.

— Как ты… — ее глаза расширились, прежде чем она спохватилась. — Это моя проблема, не так ли?

— Это было раньше. Теперь это мои дела. Мне не нравится мысль, что кто-то может дотронуться до тебя своими грязными руками.

Она покачала головой.

— Мы ведь не вместе, правда? Так что я не понимаю, какое тебе до этого дело.

Я наклонился, но она прижалась спиной к пассажирской двери. Так вот как это должно было быть?

— Поцелуй, который мы разделили, означает, что это мое дело.

— Мы больше не будем целоваться, — твердо сказала она. Я ухмыльнулся.

— Посмотрим.

Я знал, что ее влечет ко мне. Я почувствовал, как сильно подействовал на нее поцелуй, как ее глаза расширились от вожделения. Возможно, ее разум говорил ей держаться подальше, но ее тело хотело быть намного ближе, и я заставлю ее уступить этому желанию. Даже сейчас, когда я наклонился к ней, я мог видеть конфликт в ее языке тела. То, как ее глаза метнулись к моим губам, а пальцы в то же время вцепились в рюкзак.

— Ты не можешь заставить меня, — сказала она и прикусила губу, передумав.

— Я мог бы, — сказал я, пожав плечами, затем откинулся на спинку сиденья, давая ей пространство.

Но я не буду. Не было никакого удовольствия в использовании моей силы, чтобы получить то, что я хотел. Не с Леоной. Я хотел завоевать ее. Я хотел многого.

Она схватилась за ручку двери, но я положил руку ей на колено. Она вздрогнула от моего прикосновения, но не отстранилась. Ее кожа была теплой и мягкой, и мне пришлось подавить желание запустить руку ей под юбку и между ног.

— Что у тебя есть, чтобы защищаться? — она колебалась.

— Поверь мне, Леона, не имеет значения, нож это, пистолет или электрошокер. Против меня это не сработает.

— Это нож. Нож бабочка.

Я бы предположил, что тазер. Женщины обычно предпочитали их или перцовый баллончик, потому что это было менее личным, чем таранить лезвие в чью-то плоть.

— Ты когда-нибудь им пользовалась?

— Ты имеешь в виду применяли ли я его на ком-то?

— Конечно. Мне все равно, сможешь ли ты сделать из него сэндвич.

Гнев вспыхнул в ее голубых глазах, и я должен был признать, что мне нравилось видеть в них такой огонь, когда она казалась такой послушной и милой в первый раз, когда я говорил с ней. Это обещало больше удовольствия в других областях.

— Конечно, нет. В отличие от тебя и твоих друзей из мафии, мне не нравится убивать людей.

Друзей? Толпа не была друзьями. Речь шла о преданности и верности. Речь шла о чести и обязательствах. У меня не было друзей. Римо и его братья были моими самыми близкими друзьями, но то, что связывало нас, было сильнее. Они были как семья. Я выбрал семью. Я не стал объяснять все это Леоне. Она бы не поняла. Для чужака этот мир был непонятен.

— Чтобы хорошо убивать, не обязательно получать удовольствие. Но я сомневаюсь, что у тебя