Виктор, услышав дежурную фразу из старого советского кино, почувствовал подвох и оглянулся. Перед ним стоял старикашка в драповом пальто и каракулевой шапке пирожком.

Ночью спит весь город и весь район Святошино, но не спал пенсионер из близлежащего дома. Скорее всего, он увидел из окошка человека в черном костюме и молниеносно среагировал. Через полторы минуты, забыв об артрите, дедок уже был за спиной у «преступника». Бесстрашию этого человека можно было позавидовать. И сообразительности тоже: еще через несколько секунд вдали послышался вой полицейской сирены.

— Твою, пенсионера, черешню… — выдохнул журналист, подхватил рюкзак и рванул туда, откуда только что пришел.

— Стой! Стрелять буду! — еще раз завопил пенсионер, но Виктор был уже не на убойном расстоянии.

Что говорить? В последний раз Лавров так бегал по родному городу лет тридцать пять назад, когда ему пришлось удирать от поклонников девочки, которую он только что проводил с дискотеки домой.

«Теперь та Маринка, наверное, бабушка, а ты все бегаешь, Лавров…» — раззадоривал себя журналист. Он несся между домами быстрее ветра. Потом резко остановился и прислушался. Погони не было. Он опять побежал, но уже трусцой, восстанавливая сорванное дыхание. До машины оставалось не больше ста метров…

В это же самое время отважный пенсионер доказывал наряду патрульно-постовой службы, что его вызов был не ложным и что кто-то покушался на памятник. Двое полицейских внимательно слушали поток эмоций старика, молча кивая головами. Потом один из них, что постарше, спросил:

— …Хорошо! Как он выглядел?

Старик сделал паузу, задумавшись.

— Знаю!.. Я его знаю! Я его узнал!

— Адрес, фамилия, имя…

— Горбатько Владлен Олесевич…

— …Не ваши!

— А кого? — захлопал глазами старикашка.

— Преступника! — стал выходить из себя полицейский.

— Это… Это Лавров! Журналист такой! Вот!

Полицейские понимающе переглянулись. Старший ухмыльнулся и махнул рукой:

— Угу. Виктор Лавров. Как же, как же, знаем! А на дело его отправили Анна Безулик и Андрей Цаплиенко! Поехали отсюда…

— Вы, дедушка, меньше таблеточек на ночь пейте, — сквозь смех выдавил из себя второй полицейский.

Машина завелась и рванула с места, а блюститель порядка местного разлива, вздохнув, остался грустно стоять у Николая Святоши…

* * *

Тусклый свет лампады освещал лик Святого Николая Угодника в углу трапезной. Икона была обрамлена фольгой, чтобы не выцветали краски. Сквозь тонкую металлическую бумагу барельефом проступал канонический рисунок, созданный искусным мастером. Из того, что было нарисовано красками, сквозь аккуратные прорезы были видны только лик святого и его руки.

Запах ладана, душистый чай с пряниками и конфетами-батончиками на деревянном столе, покрытом простенькой клеенкой. Совсем как у бабы Лены в зимней кухне. А Лавров, как мальчишка, сидел на деревянной скамье и грел озябшие руки о толстую фаянсовую чашку, делая по маленькому глоточку ароматного горячего волшебства. Только вот ноги его уже не свисали с лавки, как в детстве, а едва умещались под столом. Старый Антип, сидящий напротив, продолжал свой рассказ:

— А потом я нашел Камень Святого Климента, который считался утерянным после того, как потревожили старый Храм в Дорогинке.

— Где-е-е? — удивленно протянул Виктор.

— В Дорогинке. Село под Фастовом.

Виктор не зря переспросил. Дорогая его сердцу Дорогинка — его корни по отцу, село с почти четырехвековой историей, где он, еще мальчишкой, гостя у бабушки, любил сиживать на пороге деревянной церкви. Старики говорили, что она была ровесницей самой Дорогинки, и относились к храму, хоть и закрытому, с почтением. Никто не рассказывал, почему церковь закрыта. Видимо, еще был жив страх тех времен, когда люди в кожанках и с револьверами пускали в расход несогласных — именем революции. Но каждый, кто проходил мимо, обязательно крестился и кланялся, словно в память о молитвах этого храма. Ощущение святости этого места не оставило маленького Лаврова равнодушным и сохранилось в душе на всю жизнь.

…Но потом приехали грузовики с рабочими бригадами. Незваные гости стали распиливать и разбивать старую церковь на части. Старожилы Дорогинки украдкой плакали, прячась по своим дворикам, а мальчишки от бессилия и обиды закидывали лобовые стекла грузовых машин кусками грязи, гонимые участковым милиционером и странным эскортом людей с автоматами.

И лишь спустя много лет уже взрослый Виктор Лавров, гуляя по Музею под открытым небом в Пирогово, увидел знакомые очертания Дорогинской церквушки с табличкой: «Культовый храм, перенесенный из с. Дорогинка как уникальная реликвия…» И вроде все то же: и маковки, и окошки, и крыльцо, да только сама церковь не на своем месте. Экспонат. Словно эмигрант, который уже никогда не сможет вернуться на родину… Виктора по сей день мучил вопрос: «Куда девались ценности из этой церкви: иконы, книги?..» И вот только сегодня он узнал, как все было на самом деле.

— При перевозке церковной утвари и библиотеки одна из машин перевернулась и многие ценности просто исчезли, — рассказывал Антип.

— Растащили? — грустно спросил журналист.

Антип, проглотив горечь, лишь кивнул головой в ответ.

— Значит, Камень Святого Климента был в Дорогинке? — изумленно поинтересовался Лавров.

— Не просто был, а хранился более трехсот лет. И вот пропал…

«Так вот почему Алипия назвала мономашичем именно меня… Дорогинка — село предков… Кому как не мне?.. — думал Виктор. — Но почему именно я?.. Иных уж нет, а те — далече…»

— …А тут однажды иду я с миссией в одно из сел Киевской области, — оживился отец Антип, будто зарядившись от какого-то невидимого аккумулятора, — и попросили меня крестить мальчика. Хороший мальчонка такой, улыбчивый. Я его водицей святой окропил, а он улыбается.

Впервые за долгое время в глазах отца Антипа было столько радости и упоения, что Виктор просиял вместе с ним. И правда, как можно не любить детей?

— Провел я обряд… — со вздохом продолжил священник. — А отец мне деньги сует. Я вообще денег не беру, сами дают, сколько не жалко. Дело-то Божье. А тут — наотрез отказался. Смотрю, живут бедненько, хатка старенькая, а тут я еще последние крохи заберу. «Ну хоть отобедайте с нами!» — стали уговаривать. Тут уж я отказать не смог — от души, от сердца пригласили. Да и проголодался я с дороги-то…

Виктор слушал, не пропуская ни слова. Отец Антип был хорошим рассказчиком, и журналист не заметил, как его чашка с чаем опустела. Старик, будто растягивая удовольствие от своего повествования, сделал паузу и принялся хлопотать с новой заваркой.

«Сколько же добра в этом человеке, — думал журналист, глядя на неторопливые выверенные движения маленького монаха. — Прожить, пройти все, не озлобиться. Нести добро людям. Это ли не миссия человеческая?»