– Мсти, – разрешил я, – только попозже, когда мы получим указ и законный статус. И переедем, и устроимся… кстати, ты не выяснял, чем занимаются там крестьяне? Оборотни не очень любят пахать и сеять.

– Я готов и пахать, – сидя в карете, жаловался Таил, одергивая колет, – лишь бы не ходить в этих кружевах.

Мы с дроу только насмешливо переглянулись. Оба заметили, как смотрела на Таилоса жена, когда оборотень вышел из моего кабинета, переодетый в новый костюм.

Незадолго до этого нам привезли полную повозку сундуков, и теперь комната Мэлин напоминала взорвавшуюся лавку модистки, а деревянный манекен перетащили ко мне.

– Вы, главное, не вступайте ни в какие в споры, ничего никому не обещайте и не принимайте, – больше всех волновался Унгердс, когда мы въезжали в дворцовые ворота.

Мы уже слышали это раз двадцать, но все равно важно кивали, отлично понимая, чего так боится магистр. Как он наглядно расписал и подсчитал на листке бумаги, наши шансы получить официальный статус были довольно велики, но все зависело от того, как поведут себя несколько самых слабых домов, выступят на стороне повелителя или поддержат союз из трех довольно сильных домов, твердо противящихся политике Изиренса. Как хмуро пояснил нам Унгердс, именно один из этих домов устраивал бои оборотней, но доказать что-то было невозможно. Да они даже никогда бы не пустили на свои территории гвардейцев и дознавателей повелителя, чтоб те могли провести расследование, потому никто и не пытался с ними связываться.

Едва мы вошли в первый зал дворца повелителя, как поджидавший нас маг сообщил, что магистр Гуранд ждет в своем кабинете.

– Постарайтесь не проговориться, что Иридос оборотень, – едва поздоровавшись, предостерег он нас. – Дом Ратилос поднял на ноги всех своих ищеек и агентов. Поговаривают, у них что-то пропало, и злы они на всех оборотней.

Новость легла на душу тяжелым грузом, и по лестнице мы спускались в гораздо более мрачном настроении, но ничего поделать пока не могли. Оставалось только надеяться, что представление закончится нашим официальным признанием.

– Ир, – тихо пробормотал медведь, когда лакей привел нас в маленькую гостиную и оставил дожидаться вызова. Выйти в общий зал мы могли только после того, как соберутся остальные двадцать четыре дома, – прости меня.

– Ты с ума сошел? За что?

– Хельта ведь обвинила Орисью, что ведьма приворожила тебя. Вот Мильда и разозлилась, сказала, снимет с тебя все привороты, как только приедет.

– Тай… но ты же понимаешь, что это полный бред? Что нет даже ни одного намека?

– Она сказала, за просто так такой дом ни один мужчина делать не будет… Хельта и раньше была знакома с Орис, за зельями прибегала. Сразу увидела изменения.

– И когда она это сказала? – чувствуя, как зачесались кончики пальцев, рыкнул я.

– Когда я еще в Черуне был. Пума ведь и ко мне на шею пыталась повеситься… причем при Орис. Вот та и оскорбилась.

– Ладно, – кастуя на себя усиленное заклинание невозмутимости, пообещал я, – придем домой, еще раз с ней поговорю. А вообще нужно надавать тебе по хребту… как ты мог меня в таком заподозрить? Или ее?

– Когда не уверен, что тебя любят… в голову всякая гадость лезет, – мрачно признался он, – но я не потому этот разговор начал… хотел, чтоб ты понял, как я тебе доверяю.

– Тай, я и раньше это знал, почему вдруг сейчас? – насторожило меня его неожиданное признание.

– Потому что у меня есть вопрос и просьба… необычная.

– Давай, а то времени мало.

– Скажи… те, на кого ты бросаешь свое заклинание подчинения, они потом… нормальные?

– Посмотри на Мэлин. Мне пришлось на нее однажды в крепости бросить такое заклинание. Как, по-твоему, похожа она на ненормальную? Точнее, не на себя саму?

– Тогда бросай на меня и, пока не уедем, не снимай. Сейчас мы шли… по приемному залу, я уловил запах… одного негодяя. Если он будет близко, не удержусь, убью. И еще лицо измени… он меня тоже может узнать.

Великая пентаграмма! И почему я сам об этом не подумал?!

Их было больше полусотни, разряженных в роскошные камзолы дроу. Ни один глава дома не явился в одиночку, каждый привел своего мага и советника. Но спутники глав замерли чуть поодаль, впереди, открыто выставив на всеобщее обозрение сверкающие камнями артефакты, стояли главы домов.

– Так было задумано, – пояснил мне Унгердс, рассказывая историю создания этих артефактов, – вложить по камню каждой стихии, чтоб все потомки могли черпать из них силу, какая бы способность им ни досталась.

Теперь и все они, и их спутники неверяще сверлили взглядами висевший у меня на шее двадцать пятый символ.

– Как вы все видите, – звучно и веско произнес Гуранд, выступив вперед в сопровождении четверки магов своего дома, – нашелся пропавший почти двести лет назад символ дома Тинерд. И он уже выбрал себе хозяина. Теперь нам предстоит решить, как поступить. Пройдемте все в зал заседаний.

Распахнулись широкие двери, и не произнесшие ни слова дроу начали группками проходить вперед и занимать места за расставленными широким кругом столиками. По их лицам нельзя было ничего разобрать, определенно маги пользовались мелкими заклинаниями вроде скрытности или иллюзии покоя. Но в эмоциях бушевала буря из самых разнообразных чувств. Больше всего было изумления, даже потрясения, затем шли любопытство, тревога, злость, зависть и даже ненависть. Последние две эмоции в большинстве своем исходили от спутников глав, и я мог их понять. Но не мог согласиться с их пониманием ситуации.

– Вот ваш стол. – Ловкий лакей провел нас к столику, на котором в центре стояла статуэтка с надписью «дом Тинерд».

Ну что же, придется привыкать, как мне уже известно, менять первоначальные имена домов не положено. Просто те, кто принимает символ у ослабевшего или развалившего дома, берут и его имя.

– Первый вопрос нашего сегодняшнего сбора, – тем же четким голосом произнес Гуранд, – признание дома Тинерд.

На его столике красовалась статуэтка с надписью «Сартено», а за соседним столиком в окружении трех дроу сидел правитель, и перед ним светилось имя дома – «Минхор».

– Но, уважаемый Гуранд, для признания ему не хватает самой малости, – ровным голосом произнес глава дома Ратилос, и его эмоции полыхнули злорадством, – сородичей. Ни один из домов не может претендовать на право быть признанным, если в нем менее трех десятков сородичей.

– У нас их больше трех десятков, – с учтивым достоинством сообщил Унгердс.

– А разве вы, достопочтенный Унгердс, не входите в дом Каллейн? – задумчиво поинтересовался один из глав, и я прочел на его статуэтке имя дома – «Ардост».

– Я вышел из него, – тем же тоном отозвался магистр.

– А принцесса Мэлинсия дель Гразжаор? – продолжал настаивать глава дома Ратилос, и на его губах промелькнула ядовитая ухмылка.