— Дидона? — позвал я. Сердце мое упало, когда она радостно улыбнулась.

— Слушаю, сэр.

— Я новый священник прихода Всех Надежд.

— Как я рада видеть вас, сэр! Я непременно встала бы и сделала реверанс, но вы должны меня простить — у маленького джентльмена с утра превосходный аппетит!

Она поцеловала ужасное создание и назвала его ангелочком, маленьким негодником и дорогой крошечкой.

— Как ты попала сюда? — спросил я.

— Слуги мистера Каблука забрали меня прямо из дома и привели сюда. А уж они-то свое дело знают, — Дидона весело рассмеялась. — Силком втащили меня на холм и посадили в телегу. А я им сказала, что в этом нет нужды. Как только я услыхала, что бедный маленький джентльмен остался без молока, — она встряхнула младенца и снова поцеловала, — я только и думала о том, как бы скорее приложить его к груди. В этом райском местечке одно лишь гнетет меня — мистер Каблук сказал, что я должна оставить своего ребеночка, пока кормлю его сыночка. И если все ангелы спустятся с небес и преклонят перед ним свои сияющие колени то и тогда он не передумает. Какая незадача, сэр ведь молока-то у меня хватит на двоих!

В доказательство своих слов Дидона без смущения обнажила груди, которые даже на мой не искушенный взгляд были переполнены молоком.

Молодую женщину тревожило, кто кормит ее младенца. Я сказал, что Энн Харгривз. Дидона обрадовалась и заявила, что у Нэн всегда был хороший аппетит.

— Никто так не любил пудинги, как эта девчонка, сэр. Наверняка, молоко у нее сладкое и здоровое, как думаете, сэр?

— Миссис Эдмонд уверяет, что маленький Горацио Артур растет не по дням, а по часам. А как тут с тобой обращаются?

— Ах, сэр, зачем вы спрашиваете? Разве вы не видите это позолоченное кресло, украшенное бриллиантами и жемчугами? Или эту комнату с хрустальными колоннами и бархатными занавесками цвета роз? А ночью — можете мне не верить сэр, я и сама-то себе верю с трудом — я сплю на шести пуховых матрасах, а под голову кладу шесть шелковых подушек!

Я сказал, что весьма рад это слышать. А хорошо ли ее кормят?

Жареной свининой, сливовым пудингом, тостами с сыром, хлебцами с жиром, отвечала она. По словам Дидоны, подобные вкусности в усадьбе Крах Всех Надежд никогда не переводятся. Я же увидел у ее ног только треснувшую тарелку с заплесневелыми хлебными крошками.

Дидона верила, что на ней небесно-голубое платье с бриллиантовыми пуговицами. С застенчивой улыбкой она спросила, нравится ли мне ее наряд?

— Ты очень хорошенькая, — отвечал я, и она осталась довольна. На самом деле женщина была в том самом коричневатом платьице, в котором гуляла в злополучное утро. Платье порвалось и загрязнилось. Волосы Дидоны были испачканы детской рвотой, а левый глаз заплыл кровью из ссадины на лбу, оставленной локтем младенца. Это душераздирающее зрелище наполнило мое сердце такой жалостью, что, не отдавая себе отчета, я лизнул палец и стер кровь с ее левого глаза.

Я открыл было рот, чтобы спросить, разрешают ли ей вставать с позолоченного кресла, инкрустированного бриллиантами и жемчугами, но услышал, как позади скрипнула дверь. Я обернулся и увидел Джона Каблука. Я ожидал, что он спросит меня, что я здесь делаю, но хозяин не заподозрил обмана, а занялся оковами Дидоны. Цепи и кандалы, как и все в этом доме, были старыми и изношенными. Неудивительно, что он опасался за их прочность. Закончив, Джон Каблук обернулся и улыбнулся мне. — Не останетесь ли выпить со мной стаканчик вина? — спросил он. — Хочу кое о чем вас рас спросить.

В библиотеке хозяин наполнил стаканы и сказал:

— Кузен, я хотел поговорить с вами о семействе, которое весьма вольготно проживает в моих английских владениях. Забыл, как их там?

— Газеркоулы?

— Да-да, верно, — мгновение он о чем-то размышлял. На темном лице появилась обычная кривая ухмылка. — Я овдовел семь недель назад, — продолжил Джон Каблук. — С тех пор, как в Англии есть женщины, не припомню, чтобы я так долго жил холостяком. Откровенно говоря, меня давно уже не прельщают радости ухаживания, поэтому буду весьма признателен, если вы возьмете на себя труд избавить меня от них и посоветуете, какая из женщин мне подойдет.

— Я совершенно уверен, что вам не понравится ни одна из них!

Он рассмеялся и положил мне руку на плечо.

— Кузен, уверяю вас, мне не так сложно угодить, как вам кажется.

— Нет, я действительно не могу. Вы должны извинить меня, но в этом деле я вам не помощник.

— Вот как! Это почему же?

— Потому что… э… потому что я собираюсь жениться на одной из них! — выпалил я.

— Поздравляю, кузен. На которой?

Я уставился на него.

— То есть?

— Просто скажите, которую берете вы, и я возьму себе другую.

— Марианну! — воскликнул я. — Ах, нет, постойте, скорее Изабеллу! То есть… — Тут до меня дошло, что, кого бы из сестер я ни выбрал, остальные подвергнутся страшной опасности.

Джон Каблук рассмеялся и участливо похлопал меня по плечу.

— Меня нисколько не удивляет, что сын Томаса Перелеска так ненасытен, когда речь идет об английских женщинах. Мои аппетиты куда скромнее. С меня хватит и одной. Так и быть, через пару дней сам поеду в деревню и посмотрю, которая из них мне приглянется. Вам останутся остальные четверо.

Неужели Изабелле, Марианне или любой другой из сестер предстоит до конца дней влачить жалкое существование в усадьбе Крах Всех Надежд? Стоило ли рождаться на свет для такой печальной доли?

Дома я больше часа рассматривал в зеркале свое отражение. В Кембридже меня всегда удивляло, почему люди часто воспринимали мои речи как оскорбление. Теперь я видел, что слова тут ни при чем — все дело в моем эльфийском лице. Его мрачная алхимия превращает все благородные человеческие чувства в свирепые эльфийские пороки. Я был в отчаянии, но в зеркале отражалась лишь эльфийская гордыня. Мое раскаяние становилось яростью, задумчивость обращалась коварством.

Декабря 9, 1811 года

В половине одиннадцатого предложил руку и сердце Изабелле Газеркоул. Милая, покладистая девушка уверила меня, что я сделал ее счастливейшей из женщин. Однако она никак не соглашалась на тайную помолвку.

— Я понимаю, что мама и тетя Эдмонд станут чинить нам препятствия, но молчание нас не спасет! Я знаю их куда лучше. Увы, пока они не расположены признать ваши неоспоримые достоинства, но со временем нам наверняка удастся их уговорить! И чем скорее мы начнем изливать на них бесконечные жалобы и мольбы, тем скорее осуществятся наши чаяния. Я буду заливаться слезами, вы изобразите отчаяние. Я сделаюсь больна — жаль, это потребует времени, ибо, как назло, вид у меня на редкость цветущий и здоровый.

Разве мог не поддаться уговорам столь прелестной наставницы двуличный кембриджский выпускник? Изабелла так нежно упрашивала меня последовать ее совету, что я почти забыл о собственных планах и был вынужден согласиться с ее столь разумными доводами. В конце я даже поведал ей часть правды. Якобы недавно я узнал, что у меня объявился весьма богатый родственник, который решил мне покровительствовать. К тому же вскоре я надеюсь вступить в наследство. Наверняка миссис Газеркоул станет куда уступчивее, если узнает, что я ничуть ее не беднее.