Когда год спустя на улицах Бергена стала появляться бросившая школу рыжеволосая Ида, катящая перед собой коляску, в которой лежали не одна, а целых две рыжеволосых девочки, члены семьи Эрикссонов старались держаться от нее подальше. Несмотря на пересуды на Рыбном рынке, мама Ранди отрицала какую-либо родственную связь с близнецами. Аскиль не замечал их, когда брел на работу и с работы или же когда, набив карманы динамитом, направлялся к своему участку, и сестра Ингрид следовала примеру Аскиля. Только Бьорк, сама в третий раз ставшая матерью, подходила к рыжеволосой девушке, гладила ее по руке и, по очереди поднимая из коляски рыжеволосых малышек, расхваливала их как только могла.

— Ого! — говорили мальчишки. — Он действительно удрал? Так вот просто взял и удрал?

Ушастый кивал.

— Вот это здорово! — звучало в ответ, и таким образом Круглой Башке удалось восстановить свое реноме среди мальчишек района. Все быстро забыли, как этот дурень въехал в машину молочника, забыли, как этот слабак, глядя преданными собачьими глазами, носил школьную сумку рыжеволосой девочки, забыли те дурацкие слова, которые кто-то когда-то прочитал в украденном письме.

Еще когда Круглая Башка колесил с отсутствующим видом по бергенским улицам, Ушастый решил про себя, что больше не будет довольствоваться одной крабовой клешней взамен целого краба, но когда он впервые высказал свое неудовольствие торговавшему рыбой Свейну, тот посмотрел на него, снисходительно улыбаясь.

— А что угодно господину? Дохлую селедку?

Члены крабовой банды в изумлении уставились на своего товарища, когда он и глазом не моргнув произнес:

— Вы могли бы дать мне взамен денег.

После чего последовал громкий смех Свейна, он скорчился над прилавком, так что куски льда попадали на пол. Когда он кончил смеяться, то холодно посмотрел на ушастого малыша и фыркнул:

— Проваливай отсюда!

«Ха-ха! Дурачок! Он же не единственный торговец в городе», — прошептал Расмус Клыкастый вечером в шкафчике под мойкой. Уже на следующий день Ушастый в одиночестве бродил по Рыбному рынку, расхваливая крабов, больших и толстых крабов, таких аппетитных, что просто бери — и клади на лед, всего за десять эре штука, и никаких проблем с доставкой. «Тут же доставлю», — проникновенно говорил он. Вскоре он заключил соглашение с рыботорговцем Хундриком, палатка которого стояла на краю Рыбного рынка. Теперь, когда крабовая банда направлялась на Рыбный рынок, чтобы поменять дневной улов на вареные клешни, Ушастый незаметно для всех исчезал в палатке Хундрика, где без всяких разговоров получал десять эре за краба, а вскоре он стал скупать и остававшихся у других мальчиков крабов по семь эре за штуку.

— Но никому ничего не говорите, — шептал он.

— Это мое личное соглашение с Хундриком, — настаивал он, когда мальчики стали интересоваться, а почему это они сами не могут пойти к Хундрику и продать ему крабов.

— Нет! — кричал Ушастый. — Сами договаривайтесь со своими собственными торговцами!

Но вообще-то остальных мальчиков интересовал только сам процесс ловли крабов, и поэтому никто из них не стал возражать, когда Ушастый снизил цену за их крабов до пяти эре за штуку или когда он позднее предложил скупать весь дневной улов по цене, которая была значительно ниже цены Хундрика. «Оʼкей! — только и сказали они. — Но тогда сам неси их на рынок!» И вот по пути на Рыбный рынок частенько можно было увидеть толпу мальчишек, один из которых выделялся тем, что нес всех выловленных за день крабов.

Итак, у него впервые завелись деньги, а значит, сбылось пророчество: «Богатство потечет рекой, золото начнет собираться на дне сундука», — нашептанное Расмусом Клыкастым. Не стоит скрывать, что со временем Ушастый стал пользоваться нечестными приемами. «Ой, — говорил он, хлопая себя по карманам, — у меня сегодня нет денег». Вместо денег он совершенно случайно находил в заднем кармане несколько лакричных палочек или несколько сигарет, украденных у отца. «Похоже, это все», — говорил он, извиняясь, а его товарищи отдавали ему крабов, недоумевая, куда же он девает все деньги. Он не копил на велосипед и не платил девчонке по прозвищу Распутная Линда за то, чтобы та сняла трусики. Нет, за деньги он покупал деньги: за новые он покупал старые — загадочные монеты, от вида которых у него начинало сильнее биться сердце. Случалось, его замечали застывшим перед пыльной витриной торговца монетами Ибсена, случалось, Ибсену приходилось отмывать со стекла жирные отпечатки его носа, а бывало, торговец монетами просто выбегал из дверей магазинчика, чтобы отогнать мальчика. «Прекрати слюнявить мои окна!» — кричал он, угрожающе размахивая палкой. Никто точно не мог сказать, сколько лет Ибсену, но всем было известно, что у него давно уже не все дома и что он, похоже, самый старый человек во всей западной Норвегии. Лишь когда однажды Ушастый робко вошел в магазинчик и, положив горстку мелочи на прилавок, спросил, сколько стоит одна из монет, выставленных на витрине, Ибсен немного оттаял. С таинственным видом он увлек мальчика к старому бюро и вытащил из него полированную деревянную шкатулку. Ушла целая вечность на то, чтобы открыть крышку. И что в ней оказалось? Золотые монеты царской России, серебряные монеты времен Прусского королевства, старые, ошибочно отчеканенные далеры — еще до вступления в силу скандинавского валютного союза — и множество других редкостей.

— Иван Грозный, — заявил Ибсен, торжественно постукивая по прилавку, — заходил в мой магазин. Он стоял на том самом месте, где сейчас стоишь ты, наглец. Хватит лыбиться, откуда, как ты думаешь, у меня все эти монеты? Иван Грозный был в моем магазине! Но ты, похоже, мне не веришь? Убирайся к черту!

И Ушастый ответил:

— Нет-нет, я вам верю!

— Хорошо, — продолжал Ибсен, — назови любое имя, и я скажу тебе, да, он побывал в моем магазине. Давай, называй!

— Э-э-э, — пробормотал Ушастый, — король Хокон.

— 1913 год! Хотел обновить свою коллекцию и лично вручить мне юбилейную монету, вместе с ним приехал его сын. Ты мне не веришь… вот раньше были короли так короли, теперь всех интересуют только доллары. Ты видел, как народ толпится вокруг американских военных кораблей на набережной Сколтегрюннскайен? Готовы продаться за доллар дяди Сэма, ха-ха! Ты не видел, как эти янки бросают на причал монеты, как будто это жевательная резинка, новехонькие монеты, в которых нет никакой души, гладкие, как та часть тела, на которой они сидят, ха-ха? А люди, ха-ха! Они продают свою душу за доллар Дяди Сэма…

Пока торговец монетами нес весь этот бред, Ушастый, взяв большую золотую монету, задумчиво уставился на изображение Ивана Грозного, который, как ему показалось, подмигнул ему.

— Эй-эй! — воскликнул Ибсен. — Руки прочь от этой монеты! Не все можно купить за деньги, наглец! Можешь вместо нее взять вот эту, но только никому об этом не говори. — Ибсен показал на небольшую серебряную монету царской России, и на сей раз, прежде чем Ушастый зажал ее в кулаке, ему подмигнул царь Николай.