Эшби раскрыл книгу. На пол посыпались хрупкие кусочки переплета, так иссохла кожа.

Его глаза заскользили по тексту, суть которого заключалась в следующем: однажды отец Буонавита, старший из двух священников на острове Святой Елены, сильно покалечился и не мог даже выйти из комнаты. Император посоветовал ему вернуться в Европу, объяснив, что оставаться на острове неразумно — ужасный климат еще больше подорвет его здоровье, — а, к примеру, в Италии он пойдет на поправку и проживет много лет. Перед отъездом священника Наполеон написал письмо членам семьи с просьбой выплатить ему пенсию в размере трех тысяч франков. Отец Буонавита поблагодарил императора и выразил сожаление, что не сможет закончить свои дни, как полагается, подле узника. Во время прощального визита Наполеон передал ему пачку писем с распоряжениями — для родственников и Папы.

— В те дни Наполеон уже был серьезно болен, — добавила Кэролайн, — и спустя несколько месяцев после отъезда отца Буонавиты умер. Я видела в музее на Корсике письма, что он отправил семье. Англичане проверяли всю корреспонденцию с острова Святой Елены — и входящую, и исходящую. Ничего криминального в письмах Наполеона они не усмотрели, поэтому разрешили священнику передать их по назначению.

— И что же особенного заметила ты? — улыбнулся Эшби.

— Хочешь взглянуть?

— А они у тебя? — удивился он.

— Фотографии. Я сфотографировала их еще в прошлом году, когда проводила исследование на Корсике.

Эшби разглядывал ее изящный нос, подбородок, приподнятые брови, пышную грудь. Какая притягательная женщина! Но… дело прежде всего.

— Ты подарил мне золотые слитки, а взамен я дарю тебе это… — Кэролайн протянула ему снимок письма: страничку, исписанную по-французски. — Ничего не замечаешь?

Он внимательно рассматривал неровные строчки.

— Почерк у Наполеона, если помнишь, был отвратительный. Все переписывал Сен-Дени. На острове это знал каждый. Однако здесь почерк неаккуратный. Явно не рука Сен-Дени, я сравнивала. — В глазах Кэролайн плясали озорные искорки. — Его написал сам Наполеон!

— Это важно?

— Разумеется! — воскликнула она. — Каждое слово выведено императором! Поэтому письмо имеет особую значимость. Хотя я сама только недавно это поняла.

Эшби молча изучал снимок.

— И о чем тут речь? — наконец поинтересовался он. — Мой французский не очень, с твоим не сравнить.

— Обыкновенное личное послание. Говорит о любви, о преданности, о том, как скучает по сыну. Ничего подозрительного или интересного для не в меру любопытных англичан.

Его губы расплылись в улыбке, а спустя миг он расхохотался.

— Говори яснее — быстрее перейдем к другим делам.

Кэролайн забрала у него фото, взяла линейку и, склонившись над столом, приложила ее к одной из строк.

— С линейкой понятнее. Теперь видишь?

И правда — несколько букв были написаны чуть выше других. Едва заметно, но все же…

— Наполеон использовал шифр, — сказала Кэролайн. — Англичане, конечно, ничего не заметили. Узнав, что Наполеон отправил через священника письма, написанные собственноручно, я решила присмотреться к ним получше. Выделенные буквы только в этом послании.

— И что получится, если их сложить?

— Psaume trente.

— Псалом тридцатый, — задумчиво перевел он вслух.

Эти слова ни о чем ему не говорили.

— Отсылка своеобразная. Сейчас прочитаю. — Кэролайн взяла со стола заранее раскрытую Библию. — «Приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня, ибо Ты каменная гора моя и ограда моя; ради имени Твоего води меня и управляй мною. Выведи меня из сети, которую тайно поставили мне, ибо Ты крепость моя». — Кэролайн подняла взгляд на Эшби. — Точнее положение Наполеона в ссылке не опишешь. Вот еще послушай. «Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли. От всех врагов моих я сделался поношением даже у соседей моих и страшилищем для знакомых моих; видящие меня на улице бегут от меня. Я забыт в сердцах, как мертвый»[3].

— Стенания побежденного, — резюмировал Эшби.

— Наполеон уже чувствовал, что конец близок.

Его взгляд скользнул к столу, где лежало завещание императора.

— Итак, он оставил книги Сен-Дени, наказав передать их сыну, когда тому исполнится шестнадцать. Одну книгу выделил особо и, разрываясь от жалости к самому себе, отправил зашифрованное письмо.

— Возможно, ключ к разгадке — в книге о Меровингах, — сказала она.

— Скорее всего. Надо ее отыскать.

Кэролайн обвила его шею руками и поцеловала.

— Пора уделить время любовнице.

Эшби хотел что-то спросить, но она ласково прижала палец к его губам.

— Я расскажу тебе, где находится заветная книга. Потом.

Париж

Сэм не верил своим глазам: два незнакомца действительно шли по пятам за Джимми Фоддреллом! Не зря Малоун напугал этого болвана. Возможно, в Секретной службе на него, Коллинза, глядели с не меньшим недоумением. Нет, он не впадал в крайности, не страдал паранойей, хотя и бросил вызов вышестоящим, пытаясь отстоять похожие убеждения. Ну не выходило у него жить по правилам!

Не отставая ни на шаг от преследователей Фоддрелла, они пробивались сквозь толпу тепло укутанных прохожих. Владельцы ресторанов, несмотря на холод, в надежде заманить посетителей отважно стояли у дверей своих заведений и громко рассказывали, что у них в меню. Шум, запахи, суета узких улочек действовали на Сэма гипнотически, и он изо всех сил старался не поддаться приятному дурману.

— Кто, по-вашему, гонится за Фоддреллом? — спросил наконец Сэм.

— В том-то и особенность оперативной работы — никогда не знаешь, что за фрукт у тебя под наблюдением. Разбираемся на месте. Импровизируем.

— А вдруг их больше?

— К сожалению, при таком столпотворении трудно сказать наверняка.

Коллинз и сам теперь понимал, что среди царящего на улице гвалта заметить опасность можно лишь в последний момент, когда столкнешься с ней лицом к лицу. В фильмах и телешоу герой чуял угрозу за версту.

Фоддрелл шел, не сбавляя шагу.

Наконец пешеходная зона закончилась и впереди показался оживленный бульвар Сен-Жермен — дорога, забитая автомобилями, автобусами и такси. Дождавшись красного сигнала светофора, когда машины застыли на месте, долговязый вместе с потоком прохожих ринулся через четыре полосы на другую сторону.