…Спустя почти полчаса Михайла с Савелием, сидя на крыльце, чокнулись кружками с квасом, умиленно наблюдая, как пробегает мимо Акмаль, а следом за ним — царевна.

— Который круг уже бегут? — благодушно поинтересовался старшина.

— Четырнадцатый вроде… али пятнадцатый, — отвечал его заместитель.

— Молодец!

— Да… растет наша девочка. Оперяется!

Тууук-тук, тук-тук-тук — выстучал Светик по столу.

— Вот этак колокола звонят, как беда приключится. Колокольни в каждом селе и каждом городе есть. Когда эдак колокола вызванивают — это всем знак. Бабам да старикам с детишками — затаиться, мужикам — наготове быть, чтоб как нужда придет — за вилы да колья взяться… ну, у кого что есть. А кто при голубях ходит — заступникам весточку отправить. Заступники — это мы, стало быть.

Говоря это, Светик чуточку важничал. Все-таки он не какой-то там мужик с вилами, он из богатырей, на коих при всякой беде уповают! Честно признаться, на его личном счету подвигов было пока не так уж и много — но ведь были же! А уж перед младшим учеником, в бою не бывавшим, суровый вид на себя напустить, и вовсе дело непременное. Тем паче — перед девицей красной.

— Значит, если где колокола эдак звонят, надо тотчас на выручку мчаться?

— Ага. Уж понапрасну-то нас обычно не тревожат, — Светик еще раз кивнул, подтверждая. — Хотя всяко, конечно, случается. Вот с Михайлой у нас, к примеру, была одна история…

Тут парень чуть смутился и замолчал. Однако, на его беду, любопытной царевне можно было или не говорить ничего вовсе, или уж выкладывать все начистоту. Заглянув в ее выжидающее лицо и вспомнив, что теперь она станет ходить за ним хоть целый день, Светик тяжко вздохнул, осознавая, что рассказывать придется.

— Девицу он одну, стало быть, спас, из Перелесьево. Ну, деревушки-то нашей ближайшей. Марфушу, значит. Ее леший заморочил и в самое болото завел за какую-то провинность. А Михайла с Анжеем как раз с подвигов возвращались да ауканье ее услышали. Старшой наш с кикиморами сразился, Анжей лешего переругал…

Лешие — народ такой. Если кто их не уважает да верно не поклонится, так сладу никакого не будет. И уж вызволить того, на кого леший осерчал крепко, не так-то просто. Тут уж тулупом вывернутым не отделаешься, поклоном да дарами не откупишься. И силу никакую леший не уважает, потому как в лесу супротив него силы нет. Один есть от всякой нечисти способ — правда, не каждому он по плечу. Всякая нечисть знатно ругаться умеет самыми дурными бранными словами. Вот если кому лешего переругать удастся — тот так озадачится, что может и жертву свою упустить. И даже вовсе отступить, посрамленный.

Анжей, конечно, как всякий богатырь, науку эту знал крепко. К слову, царевну ей пока никто обучать не решался. Потому как дюже богатыри подозревали, что правительница Наина Гавриловна вряд ли слишком уж благодарить станет, если наследница ту полезную науку освоит.

Спасенная девица в драном платье от тирады, выданной богатырем, оцепенела не хуже лешего. А уж покраснела так, что с алыми лентами в своих волосах цветом лица сравнялась. Так ее, замершую с огромными расширенными глазами, Михайла и взгромоздил на своего коня.

По пути девица все же отмерла и давай рыдать. При том, как оказалось вскоре, Анжея злоязыкого она теперь пуще лешего боялась. А вот к Михайле прижималась боязливо — к спасителю своему. Выяснилось, что зовут ее Марфушей, и что в лес она пошла по ягоды, а корзинку потеряла, и что сестер у нее десяток…

Много еще чего богатыри успели по пути узнать о Марфуше. Так что под конец от ее болтовни аж в ушах слегка звенеть начало. Особенно у Михайлы, которому все эти важные подробности прямо в ухо сыпались.

А как прибыли в Перелесьево, Михайла ссадил девицу с коня да собрался уж к лесу поворачивать… да не тут-то было.

Из первой избы от околицы выскочили Марфушины родители — а девица, крепко сжимая руку богатыря, радостно и выпалила:

— Батюшка, матушка! А это Мишенька — спаситель мой, жених возлюбленный! Вы уж нас благословите!

Анжей, не сходивший с коня, давился меж тем хохотом. А Михайла в ужасе пятился, пытаясь отцепить от себя руку “невесты”.

Девица-то Марфуша всем была пригожая — статная, румяная, круглолицая и круглоглазая. А только как представил Михайла, как Марфуша ему до конца жизни прямо в ухо станет говорить без перерыва, так чуть было не поседел на месте.

Повезло ему тогда — отец Марфушин понимающим мужиком оказался. Оценив выражение лица Михайлы, он загнал дочку в дом, а сам выспросил все как следует. Затем богатырям в пояс поклонился да поблагодарил за дочкино спасение. А матушка девицы еще сыра да яиц им в корзину собрала — чем богаты.

Так бы и забыли богатыри про ту историю — ну разве что Анжей с хохотком нет-нет да припоминал старшому “невестушку”. Ну да от Анжея-насмешника чего и ждать-то еще!

А только не прошло и трех дней, как зазвонили вдруг в Перелесьево колокола по-особому. Звон оттуда и в лесу хорошо слышен — можно и голубя не дожидаться. Так что богатыри, кто где был, побросав свои дела, на коней вскочили, да помчались выяснять, что за беда приключилась.

У околицы спешились, быстрым шагом пошли, ведя коней в поводу.

А у первой от околицы избы поджидала их Марфуша — празднично наряженная, в волосах ленты, на ногах сапожки, а в руках поднос с кулебякой. Стоит Марфуша, улыбается. Сама знает, что хороша!

— Мишенька! Ты и друзей с собой привез! — радостно воскликнула она.

Замер Михайла, начиная сознавать страшное.

— А мне звонарь наш сказывал, что ежели вот эдак позвонить, так ты тотчас и прискачешь! — продолжала тараторить Марфуша. — Не обманул, стало быть! А я вот кулебяку спекла, для тебя нарочно, вот и решила позвать, пока горячая, с пылу да с жару…

Тут Михайла заметил, что народ-то поселковый сплошь на улице толпится да посмеивается. Звон-то все слышали, из домов повысыпали, думали, может, пожар али еще чего приключилось. Ан успели уж узнать, что приключилась-то Марфушина кулебяка. А расходиться не стали, конечно. Когда еще такое представление в поселке случится! А ну как удастся Марфуше богатыря на себе женить?

Глава богатырского отряда стоял красный, как вареный рак, не зная, куда и глаза девать. А братья его из отряда тоже уж посмеивались. Тут уж не один Анжей шуточками сыпать принялся — тут и Савелий подхватил, и Акмаль, да и Светик несмело улыбался. И даже Ратмир, сложивши на груди руки, усмехался уголком рта.

Правда, веселились они недолго. Потому как в окнах первой избы от околицы почудилось какое-то движение, а потом… распахнулись двери, да повысыпали из избы девицы — Марфушины сестры. Весь десяток. Все как одна круглолицые, круглоглазые, румяные, ровно горошины из одного стручка. Все в пух и прах наряжены. У каждой — по пирогу в руках. И на богатырей смотрят этак оценивающе, радостно — точно как голодный волк на зайчишкин окорок.